Артур Кангин - Путешествие по однокашникам с джинном Ваней. Авантюрный роман

– Ерофей, осторожней! – предостерег я кореша.

– Будь спок! Однаво живем… – ухмыльнулся Мафусаилов. – Только вырубите блядский «Собачий вальс». И поставьте моего любимца, Сибелиуса. Обожаю ребят скандинавов.

– Это пожалуйста! – Иван мелкой рысью побежал к музыкальному центру. – Я теперь этот «Собачий вальс» до гробовой доски не забуду. А Сибелиуса сам боготворю. Царь политонального наложения.

17.

Зажурчала меланхоличная музыка Сибелиуса. Умная. Вдохновенная… Горбунок брезгливо скривился. Ерофей напротив восторженно потер руки:

– Другое дело! Под такие мелодии можно размышлять о вечном. Знаешь, Козлик, какая моя излюбленная мысль?

– Ну? – вместо меня ответил кудесник.

– Выдай ему, Ерофеюшка! – с хрустом расправил жирные плечи Родригерс.

– По первое число! – Ян сладострастно почесал лиловый фурункул.

Ерофей единым махом выдул стакан водяры:

– Человек всегда должен быть робок и тих. Никакого героизма. Никаких подвигов. Растерянность и покорность.

– Сами-то вы не особенно покорны! – полемически заржал Горбунок. – Хлещете «Клопомор», жидкость для снятия лака «Прелесть». Это же явный протест. Русский бунт. Бессмысленный и, зуб даю, беспощадный.

Ерофей усмехнулся:

– Разве ты, своей скотской башкой, можешь осознать горний полет человечьего духа?

– Куда уж мне, четвероногому придурку?.. – набычился африканец. – А меж тем, я могу видеть и рихтовать кармические столбы. Съел?!

– Кармические столбы каждая блоха видит, – провозгласил Борис и громко икнул.

– Хмельная падаль, – пробормотал Горбунок. Видимо, он не мог простить пришельцам, что его козырный вальс заменили на проходимца Сибелиуса.

– Так-таки, нет у вас жидкости для снятия лака? – вскинулся опять Ерофей. – Мне без «Слезы комсомолки» и пить западло.

– Нет! – злобно заржала зебра. – Есть только дихлофос. Если угодно, жрите.

– Сойдет! – ликующе вскочил Родригерс. – Где?

– В уборной. Под ржавым бочком.

– Клёво!

Ерофей же угостился у джинна «Беломором», сладостно затянулся:

– Коктейль с дихлофосом я называл – «Сучья радость».

– Эх, Ерофей, Ерофей, – поморщился я. – Пропадешь, сгинешь…

– Дурак ты, Юрик! Мне памятник из бронзы уже отлит. Иль не видал! В полный рост! К нему в два метра шириной протопана народная тропа. Много бухих. В стельку.

Вернулся Родригерс с баллончиком дихлофоса.

Ерофей каждому из своей компашки разлил по сто грамм водки, от души прыснул по стаканам аэрозоль.

– Ну, за прекрасных дам! – до ушей осклабился Борис.

Выпили. Крякнули. Занюхали грязными рукавами.

После коктейля «Сучья радость» глаза Ерофея наполнились лучезарным светом. Он по-братски хлопнул меня по плечу:

– Ты хоть знаешь, Юрбас, кто перед тобой сидит? Думаешь близнецы из простонародья?

– А кто?

– Это Борис, обожаемый ученик Шостаковича. Сочиняет исключительно реквиемы… Это Родригерс, племянник Майи Плисецкой. Плясал заглавную роль в балете «Щелкунчик»… А это Ян, внучатый племянник Эйнштейна. Один из самых продвинутых в мире специалистов по изучению «черных» дыр.

– Очень приятно, – склонил я голову. Несильно склонил, недоверчиво.

– А нам как приятно! – ощерился толстомордый Родригерс. – Но мы пьем без закуски. Китовое мясо, кажись, сварилось. У меня такой аппетит разыгрался, хоть жеребца съем.

– Кита в студию! – захохотал Боря.

18.

Родригерс слил воду в раковину и поставил дымящееся ведро прямо на стол:

– Господа, с пылу с жару!

Гоп-компашка стала рвать мясцо прямо руками. Запашок из ведра шел еще тот, помойный.

Ерофей потер свой живот:

– Ну, а теперь, Родригерс, покажи нам свое искусство. Недаром же ты племянник Майи Плисецкой.

– Ведро мешает…

– Так убери его. И врубите какую-нибудь музыку. Ага… скандинава.

Родригерс снял ведро и к нашему вящему изумлению заскочил на стол.

– Танец шведского Щелкунчика! С элементами мужского стриптиза! – ликующе провозгласил он.

И не успели мы опомниться, как он стал зазывно извиваться под задушевную музыку Сибелиуса. В его движениях была страсть гаремной наложницы. Отчаяние уличной бляди, коей терять уже нечего. Желваки Родригерса так и ходили.

– Давай, Родригерс, давай! – Ян нервно почесал свой фурункул.

Борис ударил пудовым кулаком по столу:

– Загни поганку!

И Родригерс загнул. Мало того, что он изгибался, как гитана, так он еще стал сбрасывать с себя одежду. Сорвал китайскую разлетайку. Стоптал резиновые сапоги. Стянул с чумазой шеи попугаистый галстук. Расстегнул запонки на манжетах… Если бы у него оказалось жабо наотлете, он бы содрал и его.