– Так было некогда, дети мои; так некогда шли русские воины на врага; так преданны и верны были они своим царям, любившим их, точно родных детей. Так дело обстоит и до сих пор еще; точно так же и вы выступите за свою мать-государыню, когда я пошлю вас присоединиться к вашим товарищам, находящимся в походе против нашего врага, прусского короля, грозящего нашей родине и оскорбляющего вашу государыню.
В зале снова раздался одушевленный крик солдат; он висел в воздухе несколько минут, пока наконец государыня не махнула снова рукой, чтобы водворить тишину.
– И так, как было встарь, – продолжала она, – как есть на деле и теперь, так должно быть и в будущем. Храбрые воины земли Русской будут всегда готовы разнести врагов родины и защитить своих властителей. Смотрите сюда, – продолжала она, обнимая рукой маленького великого князя Павла Петровича и подводя его к барьеру ложи, – смотрите сюда! Этот мальчик – мой внук, которого я люблю, как сына; в его жилах течет кровь моего отца, Великого императора Петра Первого, разбившего вместе с вашими отцами турок и шведов; он – слабый ребенок, и все-таки он могуч, так как вы окружаете его железной стеной; ваши руки готовы защитить его; ваши мечи погрузятся, не задумываясь, в грудь его врагов и окрасятся их кровью… Он будет вашим царем после моей смерти, но я буду наблюдать с неба за тем, выполните ли вы свой долг, как выполняли его ваши предки! Я вверяю его вам… Клянитесь мне, что никогда не покинете его, что будете жить и умирать ради него, что все его враги найдут в вас непреодолимое препятствие, через которое они не будут в силах добраться до его головы.
– Клянемся Пресвятой Матерью Божией и всеми святыми мучениками! – раздались отдельные голоса. Скоро к ним присоединились прочие, и все грознее потрясал театр гром голосов:
– Клянемся, клянемся! Да здравствует наша матушка, Елизавета Петровна, дочь Великого Петра!.. Да здравствует Павел Петрович, наш будущий царь!
Артисты, стоявшие впереди, сочли нужным присоединиться к крикам, и несколько минут зал дрожал от грома восклицаний.
Императрица стояла, гордо выпрямившись; молодой великий князь испуганно смотрел на возбужденные лица солдат и, весь дрожа, прильнул к своей царственной тетке.
Волков, хотя и не участвовал в спектакле, вышел на сцену в костюме крестьянина, чтобы лучше следить за этим необычайным, из ряда вон выходящим спектаклем. Он подошел к Бломштедту, – из объятий которого Мариетта вырвалась, охваченная наполовину любопытством, наполовину страхом, в самом начале этой поразительной сцены, превратившей подмостки в зрительный зал, – совершенно очарованному и еле обращавшему внимание на происходившее в зрительном зале:
– Мне кажется, нам пришлось превратиться из участников драмы из древней истории в зрителей политической трагедии новейшего времени.
– Политической трагедии? – переспросил совершенно опешивший Бломштедт, с трудом отводя взор от Мариетты и удивленно глядя на Волкова. – Почему непременно трагедии? Эти солдаты так рады зрелищу, доставленному им императрицей.
– Мне-то, государь мой, – тихо заговорил Волков, – все равно, но вас это касается, пожалуй, больше, чем меня; разве вы не слышите, что государыня провозглашает молодого великого князя Павла своим наследником, и это совершается в отсутствие великого князя, вашего герцога? Я не удивился бы, – еле слышно шепнул он на ухо молодому человеку, – если бы мне пришлось узнать, что в этот самый миг, когда солдаты приветствуют этого ребенка в ложе, великий князь Петр Федорович уже совершает путешествие в какую-нибудь отдаленную крепость, если и не в саму Сибирь.
Молодой человек побледнел. Великий князь в тюрьме!.. Что же станет с ним самим? Что будет с его поездкой?
Точно во сне, пред его глазами пронеслись образы беспомощного измученного старика Элендсгейма и его милой Доры, печально смотрящих ему вслед. Он забыл о них в своем опьянении. Если теперь великий князь очутится в изгнании, если доберутся и до него самого, если его приговорят разделить участь своего повелителя, то что станет с теми, которые надеются на него и ждут его возвращения?
Он схватился за лоб рукой; все вокруг него завертелось в тумане.
Крики солдат мало-помалу прекратились; императрица еще раз милостиво кивнула им; великий князь тоже в знак благодарности робко махнул рукой; затем государыня приказала продолжать спектакль. Тотчас же зрелище началось с того места, где было прервано речью государыни. Томазини снова вернулась к группе крестьян, и, хотя Бломштедт пугливо отступил было пред ней, он не мог долго противостоять ее чарам: он снова прильнул к ней, и пред его глазами потускнели образы старика Элендсгейма и его дочери. Скоро сцена, в которой он участвовал, кончилась, и он должен был покинуть подмостки вместе с группой крестьян, к которой принадлежал. Мариетта тоже вместе со своими спутницами присоединилась к этой группе. Едва они очутились за кулисами, как танцовщица, решившаяся, казалось, немедленно же упрочить свое новое завоевание, очутилась рядом с Бломштедтом.
Читать дальше