Габриэль Ферри - Лесной бродяга. Т. 2

– Слышали? – спросил дон Фабиан, обращаясь к обвиняемому. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

В тот момент, когда дон Фабиан произносил последние слова, резкий, пронзительный крик донесся со стороны водопада. Все разом обратили взгляды в ту сторону, и сквозь прозрачное облако брызг, висящее над низвергавшимся потоком, им показалось, что в воздухе мелькнула с минуту висевшая над пропастью человеческая фигура, которая, описав кривую линию, скрылась в бездне.

После минутной паузы, вызванной этим неожиданным происшествием, Фабиан снова повторил свой вопрос обвиняемому:

– Что вы можете сказать в свое оправдание?

В душе де Медиана происходила мучительная борьба, борьба между его совестью и его непреклонной гордостью. Наконец последняя одержала верх.

– Ничего! – гордо отвечал он.

– Ничего?! – повторил вслед за ним Фабиан. – Да разве вы не понимаете, что после этого мне только остается исполнить тягостный для меня долг!

– Нет, я отлично понимаю это! – последовал ответ.

– И как мне это ни тяжело, – воскликнул Фабиан сильным, звучным голосом, – я сумею его исполнить! А между тем хотя кровь моей матери вопиет об отмщении, но если бы вы только сумели найти себе оправдание, я благословлял бы судьбу! Дайте мне слово, поклянитесь славным именем де Медиана, которое мы оба носим, поклянитесь вашей честью, спасением вашей души, что вы не виновны в том кровавом злодеянии, что кровь моей матери не тяготеет на вас, – и я говорю вам: я буду счастлив этою уверенностью!

Фабиан смолк и под гнетом мучительного, горестного чувства ждал ответа дяди. Но, непреклонный и мрачный, как падший ангел, герцог д’Армада молчал.

В этот момент Диас, сидевший все время поодаль, встал и подошел к ним.

– Я выслушал со вниманием обвинение против дона Эстебана де Аречизы, которого я также знал и как герцога д’Армаду! – проговорил он. – Позволено ли будет теперь мне высказать свободно все, что я думаю об этом деле?

– Разумеется! – сказал Фабиан. – Пожалуйста, выскажитесь, кабальеро!

– Одно мне кажется сомнительным. Я, конечно, не знаю, совершил ли этот благородный вельможа то преступление, в котором его обвиняют, или нет, но, допустив даже, что он действительно совершил его, имеете ли вы власть судить его здесь? Согласно местным законам, здесь, на границе, где нет судебных властей и учреждений, только ближайшие родственники жертвы имеют право требовать крови виновного! А насколько мне известно, вся молодость или, вернее, юность сеньора Тибурсио Арельяно прошла в этой стране, и я всегда знал его как приемного сына гамбусино Маркоса Арельяно. Теперь скажите, чем вы докажете, что Тибурсио Арельяно – сын убитой графини де Медиана? Как после стольких лет бывший матрос, ныне здесь присутствующий вольный охотник, мог признать здесь, в пустыне, в этом уже совершенно сложившемся мужчине того ребенка, которого он видел одно мгновение в темную туманную ночь?

– Ответьте, пожалуйста, сеньору Диасу, Красный Карабин! – холодно, но учтиво произнес Фабиан.

Канадец снова встал, медленно, не торопясь вытянулся во весь рост и заговорил:

– Прежде всего я должен объявить вам, что я держал на своих руках этого ребенка, я смотрел на него и вглядывался в его черты вовсе не одно мгновение, как вы полагаете, сеньор Диас, да еще в темную, туманную ночь. Нет, с того момента, когда я спас его от неминуемой смерти, этот ребенок более двух лет жил при мне на том самом судне, где я служил и куда я привез его в ту памятную ночь! Черты родного сына не могут лучше запечатлеться в сердце и в памяти его родного отца, чем черты этого ребенка запечатлелись навсегда в моей памяти: я и теперь, как сейчас, вижу его перед собой. А вы спрашиваете, как я мог его узнать! Когда вы бродите в саванне без дорог и тропинок, то не определяете ли свое направление по руслу ручья, по виду листвы, по своеобразному искривлению стволов, по расположению мхов на этих стволах, наконец, по звездам небесным, не так ли? И когда вы опять проходите по той же местности в другое время года, год, два, десять, даже двадцать лет спустя, если даже за это время дожди помогли широко разлиться ручейку или же солнце высушило его почти до дна, если деревья и кусты, которые вы видели в пышной листве, и поредели, и опали, и стволы их заметно увеличились в объеме, если и мхи густо разрослись, – неужели вы все-таки не узнаете знакомого места, не узнаете ни ручья, ни тех деревьев, ни тех мхов?

– Конечно! – отвечал Диас. – Всякий, кто жил в пустыне, никогда не ошибется в этом, но…