Габриэль Ферри - Лесной бродяга. Т. 2

– Нет! – отвечал твердо и уверенно испанец и, видя недоумение своих судей, пояснил: – Я был графом де Медиана до того момента, когда мой меч приобрел мне другие титулы и звания. В настоящее время меня в Испании зовут не иначе, как герцог д’Армада, и это имя я вправе передать тому из членов моей семьи, которого я пожелаю усыновить!

Последняя фраза, случайно вырвавшаяся из уст обвиняемого, должна была служить единственным средством защиты.

– Прекрасно, – заметил Фабиан, – сейчас герцог д’Армада узнает, в каком преступлении обвиняется дон Антонио де Медиана. Говорите первым, Красный Карабин! – предложил он канадскому охотнику. – Расскажите, что вы знаете, но ни полслова лишнего!

Последнее замечание показалось присутствующим совершенно излишним: мужественное лицо канадца хранило печать такого спокойствия и достоинства, что при виде его ни у кого не возникло и тени сомнения в правдивости его обладателя.

Розбуа неторопливо поднялся со своего места и снял меховую шапку, обнажив высокое благородное чело.

– Я буду говорить только то, что знаю! – вымолвил он. – В восемьсот восьмом году я служил матросом на французском люгере, занимавшемся контрабандой и носившем название «Альбатрос». В темную, туманную ноябрьскую ночь мы съехали на берег, по соглашению с капитаном эланчовийских микелетов, на побережье Бискайского залива. Я не стану передавать вам, – при этих словах легкая улыбка скользнула по губам Хосе, – как нас встретили оружейными выстрелами с берега, к которому мы приставали по дружественному соглашению; достаточно будет заметить, что в тот момент, когда мы возвращались обратно на наше судно, внимание мое было привлечено детским криком, донесшимся будто из глубин моря. На самом же деле крики доносились из покинутой шлюпки. Рискуя собственной жизнью, я направился к ней, в это время с берега открыли против меня убийственный ружейный огонь. В шлюпке, утопая в крови, лежала убитая кем-то молодая женщина. Она была уже мертва, а подле нее умирал и ее ребенок. Я взял себе малыша, – и вот он теперь перед вами, этот сильный рослый мужчина! – При этом Красный Карабин указал на дона Фабиана. – Кто совершил это страшное, бесчеловечное преступление, мне не известно. Вот все, что я знаю.

После этих слов Розбуа надел шапку и сел на прежнее место. Наступило тяжелое молчание. Фабиан на мгновение потупил взгляд, глаза его метали молнии, но затем, когда он поднял их на Хосе, которому теперь предстояло выступать, выражение глаз его было холодное и покойное. Бывший стражник поднялся со своего места.

– Я буду предельно правдив перед вами, граф де Медиана, – обратился он к Фабиану, который, по его убеждению, только и имел право на этот титул. – Я постараюсь забыть, что по милости этого вот гранда провел пять долгих лет в ссылке среди отребья человеческого общества, и скажу лишь то, что повелевают мне долг и совесть. Когда я предстану перед Всевышним судьей, я не побоюсь повторить того, что сейчас сказал, и не раскаюсь в сказанном!

Фабиан кивнул в знак согласия.

– В ноябрьскую ночь восемьсот восьмого года я, тогда королевский микелет, охранял побережье эланчовийской бухты. Трое людей, прибывших с моря, пристали к берегу. Капитан, под командой которого мы находились тогда, продал одному из них право приставать к запрещенному берегу. Должен признаться, что и я оказался соучастником этого человека и получил от него в вознаграждение за свое преступное участие в этом незаконном деле известную долю этого подкупа… На следующий день графиня де Медиана ночью покинула вместе со своим маленьким сыном свой замок и уже не возвратилась в него живой. Мы нашли ее в лодке на берегу мертвой, а ребенок ее бесследно исчез. Спустя немного времени дядя ребенка явился в замок и потребовал для себя и титул и наследие своего племянника. И все это досталось ему. Я полагал, что стал соучастником какой-то контрабандистской махинации, а вышло, что, сам того не ведая, способствовал убийству! Я обвинил перед судом в этом страшном злодеянии нового графа де Медиана и сознался в своем невольном участии в этом деле, но в результате заплатил за свою смелость пятью годами каторги на галерах в Сеуте! Теперь, вдали от бесчестных, бессовестных и подкупленных судей, перед лицом самого Господа Бога, который нас видит и слышит, я снова обвиняю стоящего здесь человека в убийстве графини де Медиана и присвоении себе титула и богатств графа де Медиана, своего малолетнего племянника! Человек, которого мы видим перед собой, один из тех трех, которые в ту достопамятную ночь проникли в замок, где жила мать дона Фабиана! Пусть же этот убийца попробует теперь доказать мне, что я сказал неправду! Ничего более не имею добавить.