Не успел приказчик договорить последнюю фразу, как дверь в глубине лавки открылась и на пороге показалась сама синьорина Паола, дочь Рене Флорентинца.
Это была жгучая красавица, мимо которой нельзя было пройти, не заметив ее. Но ее красота, если и могла увлечь, все-таки производила неприятное, мрачное впечатление: уж слишком много дикой энергии, решительности, вызова было во всей ее фигуре, а лицо, сильно напоминавшее лицо Рене, говорило о жестокости и необузданности. В манерах Паолы тоже было много надменности и честолюбия.
Да, честолюбие было не последней чертой в характере прекрасной Паолы. С детства она мечтала о том, что благодаря влиятельному положению отца будет в состоянии сделать хорошую партию и играть выдающуюся роль при дворе. Но по непонятному ей капризу Рене и слышать не хотел о каких-либо брачных проектах и всеми силами изолировал дочь от возможных встреч и разговоров с придворными щеголями. Девушка скучала, томилась, но воля отца была непреклонной, и в присутствии самого Рене Паола никогда не смела переступить порог лавочки, если там был какой-нибудь покупатель. Отсутствие отца придало ей смелости – вот почему она вышла к нашим героям.
Впечатление, произведенное Паолой и Ноэ друг на друга, было обоюдно выгодным. Ноэ подумал, что девушка красива на редкость, а Паола решила, что Ноэ удивительно шикарный кавалер. Поэтому она слегка покраснела, когда Ноэ учтиво обратился к ней со следующими словами:
– Красавица, примите привет от провинциальных дворян, которые впервые попали в Париж и с первых шагов встречают в вашем лице такого ангела небесного!
– По вашим манерам не скажешь, что вы из провинции, – ответила Паола, вспыхнув от удовольствия. – Но если вы в первый раз приехали в Париж, то откуда вы знаете моего отца, как вы только что упомянули?
– Мы познакомились с ним на дороге между Блуа и Орлеаном, – ответил Ноэ.
Юный Амори не привык терять время даром, а потому тут же принялся ковать железо, пока оно горячо, и, в то время как Генрих выбирал духи и притирания, успел шепнуть девушке, что она рождена не для лавочки, а для придворного блеска, что ее красота могла бы соблазнить даже святого, и многое другое в том же изысканном роде.
Он долго пролюбезничал бы с красавицей-итальянкой, если бы Генрих не окрикнул его:
– Ну, Ноэ, я купил все, что нужно. Пойдем?
– Прекрасная! – сказал Ноэ. – Соблаговолите передать вашему батюшке мой нижайший привет!
– С удовольствием, мессир, – ответила девушка. – А могу ли я узнать ваше имя?
– Ноэ, беарнский дворянин! Буду очень благодарен вам, если вы передадите мой привет своему батюшке, хотя… – тут Амори де Ноэ бросил на девушку убийственный взгляд, – хотя я с удовольствием зашел бы сам, если бы знал, когда буду иметь возможность застать его!
– Отец бывает дома каждый вечер. Приходите, как только будет дан сигнал к тушению огня [3] Одной из противопожарных мер доброго старого времени было ограничение часов, когда можно было зажигать огни. В определенный час ударяли в колокол, и после этого сигнала никто не имел права держать дома огонь. Нечего говорить, что это правило было действительно только для низших, а никак не для высших слоев населения.
, и вы непременно застанете его.
Ноэ откланялся, взял под руку своего царственного друга, кинул последний взгляд на прекрасную флорентийку и вышел из лавки, говоря Генриху:
– Пойдемте в Лувр. Господин Пибрак, наверное, будет удивлен нашим посещением!
Когда молодые люди ушли, Паола повернулась, чтобы скрыться в комнаты. Но приказчик удержал ее, сказав:
– Синьорина, вы опять нарушили приказ батюшки!
– Тебе-то какое дело, Годольфин! – надменно ответила она.
– Мне дано приказание следить за вами…
– А, так ты разыгрываешь подле меня низкую роль шпиона? – крикнула Паола. – Ты доносишь ему о каждом моем слове и поступке?
При виде разгневанного лица Паолы Годольфин, побледневший еще больше, упал пред ней на колени и с рыданием крикнул, простирая к ней руки:
– О, прости меня, Паола! Прости меня!
– Ты грязный урод, безродный проходимец, подлый лакеишка… – продолжала неистовствовать Паола.
При последнем ее слове Годольфин встал с колен и твердо перебил ее, сказав:
– Я не лакей, Паола, я служащий!
– Ты лакей, потому что мой отец подобрал тебя черт знает где и взял к себе в услужение. Но это неважно!.. Помни одно: если ты не откажешься от мысли шпионить за мной, я подыщу себе какого-нибудь дворянина, который переломает тебе кости так, что впору будет сделать из тебя паштет для собак короля Карла! – И, окинув Годольфина надменным взглядом, Паола вышла из комнаты.
Читать дальше