Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 3

Печально улыбнувшись, она осторожно сняла новенькие очки – подарок самого папы Аврелия, изготовленный по его заказу лучшими венецианскими ювелирами, и привычным жестом потёрла переносицу, на которой остался след от дужки.

– Никак не привыкну…

– Матушка, да зачем они вам? – с детской непосредственностью ляпнула Ирис. – Это ведь обычные стёкла, да?

– Молчи, егоза!

Ничуть не осердившись, аббатиса погрозила пальцем:

– Это для большей весомости. Сама подумай: чем старше настоятельница, тем больше к ней доверия. И послушания. Меня назначили настоятельницей, когда мне едва исполнилось двадцать пять; а некоторым здешним сёстрам было в два-три раза больше, каково-то им подчиняться пигалице, почти девчонке, да ещё бывшей графине? Одно спасало – родство с Его Величеством. Не смели перечить. Пришлось доказывать, особенно кое-кому, метившему на это кресло, что и духовным подвижничеством, и разумным управлением я на сей пост подхожу. Но и солидности себе при этом как-то добавлять. Хоть молодость, к сожалению, недостаток преходящий…

Она чуть разогнула золотые дужки, скреплённые особым винтом, и, водрузив обратно, добавила с иронией:

– Настоятельнице в очках прощается даже некая легкомысленность. Но вернёмся к теме, более насущной. Ты не сказала, что там далее, в этих прелестных газелях?

– О! – Ирис опять зарделась. – Просто у меня не всегда хорошо получается переводить: я пока с трудом подбираю рифмы на франкском языке. В следующих строфах он сравнивает свой любимый цветок уже с драгоценными камнями и жемчугами…

– И ты, разумеется, краше всех!

– Не я, – не удержавшись, девушка хихикнула. – Цветочек. Затем рассказывает, как его обожают птицы…

– Это всё чрезвычайно трогательно и мило, но что там насчёт встречи? Так-таки ничего?

Девушка лишь скорбно поджала губы.

Матушка Констанция хмыкнула.

– А ведь разумно. Если послание перехватят – не придерёшься: воспевал дивные красоты понравившегося цветка… а заодно и напомнил о своём существовании и страсти, причём в такой форме, что посторонний, хоть и владеющий османским наречием, не разглядит подтекст. Да твой воздыхатель умён, ничего не скажешь! Он тебе нравится?

– Скорее да, чем нет, – в очередной раз вспыхнула Ирис.

– Милое дитя, да ты скоро сгоришь от смущения. Не стесняйся; с кем тебе ещё говорить о своих чувствах, как не с духовной водительницей? Ведь твою названую матушку сейчас лучше не тревожить, дабы её измученное сердце не перетрудилось… И ты ему ответишь?

«Милое дитя» лишь отрицательно качнуло головой.

– Почему? Не хочешь? Или желаешь помучить, распалить молчанием?

– Из уважения к этим стенам, – ответила Ирис просто. – Я ведь понимаю, что подобные действия и даже мысли в святом месте – нехорошо. Ах, матушка Констанция, мне так нужно услышать ваш совет!

– Догадываюсь.

Маленькая женщина, по сравнению с которой Ирис выглядела рослой, печально улыбнулась, на её миловидном личике заиграли ямочки. Что ей вспомнилось в эту минуту? Юность? Первая влюблённость? А может, суровые увещевания духовника, стращавшего гееной огненной за необуздание плотских порывов, и совсем иные, доверительные и откровенные, беседы с матерью, которая когда-то и на многое открыла ей глаза, и стоически сносила возмущение дочери, потерявшей голову сразу от троих молодых людей? Один из них грозился, будучи отвергнутым, утопиться, однако после отказа от дома через неделю посватался к другой титулованной глупышке, что, в отличие от некоторых, засиделась в невестах. Другой оказался обычным охотником за приданым, завязшим в долгах: на что-то надо было пускать пыль в глаза свету! Третий вообще не собирался жениться, а намекал на звание «сердечного друга и хранителя девичьих тайн», и даже был бит крепкой дубовой тростью папенькой-графом и ославлен на всю столицу… Не единожды юная Камилла, ныне Констанция, добрым словом помянула советы мудрой матери. Возможно, потому-то сейчас, глядя на Ирис, она не смогла отделаться формальным дружеским увещеванием. А самое главное – не стала порицать.

– В любви, как таковой, нет греха, – сказала мягко. – Грешно – играться в неё, или, того пуще, топтать чужие чувства, причиняя другому страдания. Но как разобраться, любишь ли ты или просто желаешь любить? Грань между этими состояниями души настолько тонка, что и зрелый человек не сразу разберётся в своих чувствах, а уж юная девушка, неискушённая, неопытная – и подавно.