Николай Георгич - Вкусно с Олейной, или Девушка из дома, что на окраине села

– Нельзя себя за это винить, разве сейчас у тебя нет того, ради чего стоило бы жить? Ведь у тебя есть семья, дети, жена. Может, мы живем не лучше всех, но я рада этой жизни, я рада, что у меня такой отец. Я не знаю, какая была бы другая жизнь, и не знаю, имела бы я такого отца, если бы мы жили богато. Я не знаю, какой бы была я.

– Спустя годы, я смирился со всем, и забыл об утраченном. Жизнь продолжается, но об одном я забыть не смог. Не смог забыть самую важную для меня утрату, потому, что ты напоминаешь мне о ней.

Алла вопросительно глянула на отца, поправив свои волосы, спавшие ей на глаза. Отец пустынным взглядом следил за дорогой.

– Виню за это я только себя. И за все свои грехи расплачиваться мне одному, и я не хочу, чтобы они коснулись моей семьи, а особенно тебя.

– Скажи мне честно; это из-за мамы? Я ведь уже не маленькая и вижу, что к ней у тебя никаких чувств нет. И раньше было также. Хоть ты ее никогда и не обижал, но и не любил.

– Да, – Виктор кивнул. – Но не совсем. Я мог бы бросить ее. Но не сделал этого.

– И почему же ты этого не сделал?

– Как я мог оставить тебя? Ты была и остаешься единственной частичкой в этой жизни, ради которой я живу. Сейчас, когда ты взрослая тебе будет легче разобраться в жизни, и для этого я хочу тебя подготовить и научить многому за очень короткое время.

– Ты ждал, когда я стану взрослой, и теперь решил уйти?

– Нет. Я буду с тобой, до последнего своего дыхания, – успокоительно сказал Виктор и сердечно глянул на дочь.

– Так почему за короткое время? Что за загадки папа? Скажи уже, наконец.

– Я болен, – сухо произнес он.

Алла мгновенье смотрела на отца.

– Все болеют, но потом вылечиваются. И с тобой все будет хорошо. Ты ведь должен меня замуж отдать. – Она попыталась выдавить улыбку, но вышла лишь горькая ухмылка.

Алла знала, раз отец сказал, что болен, значит, болен серьезно и неизлечимо. Она не могла поверить в его слова, но почувствовала, как на глаза накатываются слезы. Виктор резко нажал на тормоза. От внезапного торможения они подались вперед, подпрыгнув на сидении.

– Я не доживу до того дня, когда увижу тебя настоящей невестой, а так хотелось бы. – Голос его звучал шатко. Он сдерживал себя, чтобы не заговорить еще горестней. Он старался не смотреть дочери в глаза. – У меня рак.

Алла закусила себя за губу, широко раскрыв глаза. Слезы тоненькими каплями образовали ручейки на обеих щеках, а так хотелось их удержать, не показывая свою слабость. Она не сдержалась и бросилась отцу в объятия. Он бережно обнял ее, застыв на сидении. Алла тяжело всхлипывала, крепко сжав своими ладонями сильные отцовские плечи, а он гладил ее по волосам, касаясь их кончиком носа, как раньше.

– Жизнь продолжается, – успокаивал он.

– Это не правда, – сквозь слезы звучал ее голос. – Ты не болен.

Виктор отслонил ее от себя, глянув душевно в ее заплаканные глаза.

– Это не правда, – повторила она.

– Нам надо ехать. – Он смахнул с ее щеки новую сбегавшую слезу и взялся за руль.

– Скажи, что это не правда!

Виктор молчал, держа руку на коробке передач. Мотор «волги» тихонько клокотал, дожидаясь команды.

– Это не самое страшное, – вдруг сказал он с холодностью и тронулся с места. – Ты поплачь дочка, поплачь. Ты должна выплакаться и больше не плакать. Я не знаю, насколько меня хватит, поэтому оставшиеся дни я не хочу видеть тебя со слезами. Все время пока я буду с тобой я не должен давать тебе повода для слез. Это будет мешать нашей учебе. Помнишь как в младших классах? У тебя что-то не получалось и ты в слезы, а потом совсем ничего не получалось. Но потом, когда ты успокоишься и сама возьмешься за дело, то бывало, сидела до глубокой ночи пока не осилишь задачку. Я тебя не трогал и не мешал. Я знал, что ты справишься. Этим ты мне и нравилась за свою напористость. У тебя и теперь все получится. Я знаю. Я мог тебе не рассказывать о болезни, но ты должна знать все. А это далеко не все. Это еще только начало. Ты должна научиться воспринимать все своей душой и сердцем, ведь это ждет всех нас когда-нибудь.

– Но тебе же еще жить и жить! И почему – ты?

– Я грешен.

– О чем ты говоришь? Есть люди, которым действительно нет места на этой земле. Но ты то?

– Я грешен не только перед богом, но и перед тобой. Для меня это самый наибольший грех.

– Как же ты можешь быть грешен передо мной, когда ты единственный человек, который любит меня больше всех, и я счастлива, что имею такого отца, единственную отраду и этого ты хочешь лишить меня. Как же я смогу быть счастливой, утратив тебя?