Кассия Сенина - Золотой Ипподром

Они поднялись из прохладного подземелья на разогретый солнцем двор и сели на скамью в тени развесистого гранатового дерева.

– Ну вот, – с сияющим видом затараторила Лари, – у матушки Евстолии брат есть, Василий, он такой, знаешь, классный! Он тут бывает у нас на службах, может, даже завтра придет… Ну вот, он лошадьми увлекается с детства, и весь этот год тренировался, чтобы в Золотом Ипподроме участвовать…

– Золотом Ипподроме?

– Да, это самые большие тут бега, бывают трижды в год, император устраивает, зимой, весной и вот сейчас после Успения, завтра начнется. «Золотой» – это старинное название, еще в средние века появилось, только в те времена так назывались бега после Пасхи, они один день длились, а теперь три раза в год по целой неделе, о, такая программа всегда, по телевизору показывают, бега каждый день с утра, а потом во Дворце приемы всякие, балы… Приезжают гости со всего мира! Я еще когда в школе училась, бывала с родителями на этих бегах, ужас, как там все интересно! Мы тогда даже денег выигрывали! Ну вот, в общем, Василь на этом Ипподроме тоже выступает, и ему билетов выдали бесплатно, чтобы знакомым раздать, а он в обитель два передал, и мать Феофано решила: раз ты у нас в гостях, то тебя и надо туда сводить, а сопровождать тебя буду я! Представь, как классно! – Лари захлопала в ладоши. – Вот повезло тебе! Да и мне тоже!

Ошеломленная Дари сначала даже не могла ничего произнести. Она уже успела привыкнуть к либеральным порядкам обители Источника, к послушницам в мирской одежде и без платков – и для нее тоже нашли обычное цветное платье, а подрясник с апостольником, в которых она приехала, были убраны в шкафчик в ее келье, – но ходить на такие развлечения как лошадиные бега?!

– А разве, – наконец, выговорила она, – разве это… можно? Ипподром ведь это… ну, такое… не для монахов совсем…

– Ты думаешь, это грех будет? – Лари рассмеялась. – Какие у вас там в России странные понятия о благочестии! Я вот слушаю твои рассказы про вашу жизнь и всё только удивляюсь! Ну, что такого, если мы на бега посмотрим? На деньги мы играть не будем, ты просто поглядишь на здешнюю публику, это, знаешь, интересно для тебя и полезно – там ведь не только все высшие круги Империи будут, но и иностранцы всякие, и куча гостей разных, не только богатые. Церемонии там, песнопения по древней Книге церемоний двора, это же классно, это история живая! И еще представления всякие между забегами, как и раньше было, здорово! Мы же с тобой еще не монахини, это монахини туда уже не ходят, они от мира совсем отреклись, а нам еще можно, и это тебе не греховные развлеченья, а познание жизни и истории отчасти! И потом, у нас государя как величают? Благоверным и православным! А он там всегда, сам открывает бега, победителей награждает, где ж тут грех? Вот и нет никакого греха! И нечего смущаться! Лучше скажи спасибо Василю, что он нам такую возможность подарил!

Панайотис Стратиотис сидел в редакции еженедельника «Синопсис», работа в котором отнимала большую часть его времени, но, как ни странно, приносила мизерный доход. Зато даже для профессионального журналиста это место значило очень много: работа в издании, чьи корреспонденты вхожи в Большой Дворец, в Синклит и на все официальные мероприятия, давала возможность быть в курсе всех событий, и – что немаловажно – сразу делала штатных авторов известными. Правда, кроме невесомости гонораров, был еще один минус: время от времени главный редактор «спускал сверху» задания на статьи и репортажи, от которых нельзя отказаться, как бы ни хотелось. Вот и сейчас тот же случай – и, несмотря на воскресный день и праздник Успения Богоматери, после обеда Стратиотису пришлось идти в редакцию. Впрочем, сегодня здесь почти пусто, все условия для спокойной работы, но задание, данное журналисту, было весьма и весьма неприятным…

Панайотис встал из-за компьютера и прошелся взад-вперед по комнате, разминая спину. Это был высокий русоволосый мужчина чрезвычайно крепкого сложения. Круглые бицепсы не умещались в рукавах рубахи, которая так и трещала на спине при неосторожном движении, и мало кто мог поверить, что этот богатырь не только никогда не делал даже утренней гимнастики, но в своей жизни не обидел и комара. В нем виделось что-то детское – может быть, такое ощущение создавал розовый овал лишенного всякой растительности подбородка, а может быть – беспомощная улыбка, с которой Стратиотис привык встречать все казавшееся ему грубым и неодухотворенным. Прямое же насилие было ему неприятно до такой степени, что он даже отказался от воинской службы, несмотря на обычные в таких случаях ограничения прав и возможностей. Конечно, лишение половины медицинской страховки было достаточно чувствительным, но Панайотису не выносил даже мысли о том, что придется стоять навытяжку перед каким-нибудь малообразованным комитом, а то, не дай Бог, еще и участвовать в военном конфликте. Он предпочитал чинно вышагивать по воскресеньям впереди заезжего старичка-митрополита, служащего в храме Апостолов. Хотя не каждый архиерей бывал рад такому массивному и представительному жезлоносцу, на чьем фоне практически любой «преосвященный» казался маленьким и незначительным.