Похоже, дочь не на шутку увлеклась Феотоки, а это совсем некстати! Впрочем, скорее всего, просто блажь, которая скоро пройдет! Они с ним так отличаются по воспитанию и устремлениям… Разве что у Феотоки зажигательный нрав? Тогда, конечно, увлечение Катерины понятно – кое-какими чертами характера она слишком напоминала мать… В очередной раз застегнув на шее бриллиантовое ожерелье, императрица опустила руки и несколько мгновений смотрела в зеркало невидящим взглядом. По ее губам промелькнула печально-ироническая улыбка: хотя выходка ее юности, когда она, неудачно пошутив на балу, едва не лишилась царского венца, была страшной глупостью, плодом минутного увлечения, августа подозревала, что муж долго не мог забыть тот случай. Хорошо бы все-таки, если б у Катерины обошлось без подобных проделок!
Снова оглянувшись на сверкающее море, императрица, наконец, остановила выбор на алмазах. Подойдя совсем близко к зеркалу, она пристально всмотрелась в свое отражение. Тридцать пять лет! Времени почти не удалось оставить следов на «августейшем теле», как шутливо выражался царственный супруг: любая девушка могла бы позавидовать гладкой коже, покрывшейся за лето ровным персиковым загаром, свежему румянцу, розовым губам, чудесным густым волосам шоколадного оттенка… Но все же дочь уже почти взрослая! А давно ли восемнадцатилетняя эфесянка прилетела в этот Город, чтобы участвовать в смотринах, устроенных для выбора невесты императорскому сыну?..
Августа вздохнула и, в последний раз оглядев себя в зеркале со всех сторон, чуть вздернула подбородок и вышла из покоев. До начала приема оставалось всего несколько минут, и она рисковала опоздать, даже несмотря на бегущие дорожки.
Она обожала лошадиные бега, особенно Золотой Ипподром, который устраивался трижды в год – на день основания Константинополя, на праздник Спаса Нерукотворного и на Рождество Христово. На эти бега съезжался весь мировой бомонд, «Византий-аэро» пускал дополнительные рейсы, но и тогда самолетам порой случалось ожидать разрешения на посадку, кружа над Пропонтидой. Помимо самих колесничных бегов, публику ожидали цирковые представления, званые обеды, балы, круиз по Босфору, театральные постановки, ночные фейерверки и еще много всего веселого и интересного.
Несмотря на неформальную атмосферу, во время этих празднеств происходило множество деловых знакомств, нередко приводивших к выгодным контрактам. Но этим занимались в основном мужчины, а женщины развлекались – и, к счастью, для них хватало кавалеров, которым не нужно было решать слишком много серьезных вопросов: Ипподром собирал самых умных, самых блестящих и остроумных людей со всего света – знаменитых ученых и писателей, ректоров университетов и академий, лауреатов Константиновской премии… Здесь всегда было, с кем поговорить, кого послушать, с кем посостязаться в острословии – и августа расцветала в дни Ипподрома, как никогда.
«Феодор уже должен быть здесь», – подходя к большой приемной зале Магнавры, подумала Евдокия: постоянно обновляющийся список прибывших гостей в ее ноутбуке еще час назад показал, что великий ритор получил ключ от номера в гостевом дворце Кариан. Как жаль, что она так долго ничего не знала о творчестве Киннама и едва не пропустила такие прекрасные романы! Даже неудобно перед автором – они общаются на каждом Ипподроме, он всегда так блестяще развлекает ее… Поистине, в искусстве слова с ним мало кто сравнится даже из самых красноречивых здешних гостей! А он, оказывается, по-своему скромен – ни разу не обмолвился о своем творчестве. Но уж теперь она непременно поговорит с ним о его романах и попросит в подарок новый!
* * *
Григорий лежал на диване, закинув на его спинку длинные ноги в линялых штанах неопределенного цвета, и смотрел, как сестра вертится перед зеркалом, выясняя, хорошо ли на ней сидит новая ярко-красная блузка. Окна крохотной квартирки смотрели точно на запад, и, хотя дом находился в одном из самых престижных районов – на берегу Босфора и притом на второй линии от моря, – видом на пролив они любоваться не могли. Мало того, дневной свет заслоняла соседняя многоэтажка, поэтому в комнатах почти всегда горели белые лампы. В их свете Елизавета казалась вызывающе ярко одетой.
– Ну, как я тебе? – Она обернулась к брату с довольной улыбкой.
– Великолепна, неотразима, изумительна! Только что это ты такой цвет выбрала?
– Хороший цвет, чем тебе не нравится?!
Читать дальше