Антонина Шипулина - Аптерос

Когда Велмара только возвратилась, ей много рассказывали о том, что изменилось и что было раньше. В том числе прозвучало какое-то имя и фраза, что его обладатель умер. Это было сказано с таким трагизмом, а брошенный на неё взгляд был таким долгим и многоожидающим… Было неловко отвечать, что она совершенно не помнит, кто он. От неё ждали, что в это мгновение весь её мир обрушится, но беда была в том, что мир уже был обрушен и на его месте зияла пустота.

Позже она слышала это имя лишь в ничего не значащих вздохах о прошлом и в ответе одного из знавших её прежнюю на вопрос об её таинственном спутнике из самого целого воспоминания: «Может быть, это был..?» Может быть. Но всё равно всё уже было потеряно.

Сосняк она вспомнила случайно. Прежде драконесса не осознавала, что он был в этом чудесном отрывке из её прошлого, будто бы и зная, что лес был частью её мыслей в тот момент, но совсем не принимая его во внимание.

– Здесь был лес, – однажды заметила она, спустившись со склона. – Сосновый.

– Верно, – удивился в ответ Бенне. Велмара широко раскрыла глаза, у неё даже дыхание сбилось от восторга: воспоминание! Ещё можно что-то исправить, вспомнить что-то важное из того, кем она была!

– Где этот лес? Я хочу вернуться!

– Сгорел, – мрачно хмыкнул дракон. – Замра болтал, что летом пожары – обычное дело, просто теперь это дошло и до нас. А я не верю. И кто поверит? За ночь до этого здесь проходили люди – не сомневайся, их вина.

Оставшийся ниже по склону лес был слишком древним, чужим. Тёмная чащоба. И так Велмара потеряла веру, что ей повезёт возвратить этот день.

Всё было во тьме её рабства. Замра говорил, что тогда её дух сдался, потому что борьба обернулась бы смертью. Воспоминания о свободе слишком её ранили, побуждали рваться наружу, на волю, к свету – и тогда разум избавился от них, чтобы сохранить ей жизнь. Остались одни только потёмки заточения и последовавшее освобождение, ничего в её душе не шевельнувшее, ведь того, что приносило бы ей не тающую после пробуждения радость, не осталось. Сородичи были мерзкими, собственное искалеченное тело – ещё противнее, зима, лето, горы, равнина – одинаковое презрение. Так стало не сразу, но стало. Велмара честно пыталась сначала быть той, кем была раньше, потом – принять себя и быть принятой другими такой, какой она стала. Нет, черно. Даже не тьма, полная мрачного достоинства и горькой романтики, заполонила её жизнь – бесцветные потёмки.

На её шкуре много шрамов – она не помнит, откуда они взялись. К ней подходили когда-то ей близкие (близкие ли?), говорили добрые слова, утешали, а ей хотелось в ужасе отпрянуть, оскалиться, умолять не лезть ей в душу. Это были какие-то незнакомцы, не привыкшие к её приобретенным в рабстве страхам и ничуть с ними не считавшиеся. Страхов было много. Что-то из них так и осталось… И тоска по забытому почти полету скрипит как песок на зубах: ни вкуса, ни запаха, только чувство обречённости и неполноценности.

Когда Велмара стала участвовать в буйных застольях, общаться с другими, искать новые родственные души, она поначалу держалась тех, кого общее мнение будто бы признало драконами достойными. Одной из таких была Рира Плоскозубка – западная драконесса с широкими плоскими зубами, совсем почему-то не острыми, с длинным извивающимся хвостом, с серебристо-голубоватой мелкой, похожей на рыбью, чешуей, весьма симпатичная в человеческом обличье. Она была из компании воинов, как и Велмара, и поэтому найти в ней какую-нибудь скользкость драконесса не боялась. Они же не просто так оказались рядом, за одним столом, в одной воинской касте?..

Всего в Горбе существовали три касты, из которых наиболее многочисленной были именно воины – воспитанные рвать людей голыми когтями, без ухищрений, без выдумок. Некоторые, конечно, владели щитом и мечом, но мало кто любил становиться вровень с людьми и сражаться их же оружием, в то время как природа дала им кое-что получше. В противовес воинам были разведчики, занимавшиеся вопросами конспирации и политики, ведь в действительности Горбу было мало иметь физическую силу в лице воинов – ей необходимо было разумно управлять. Правда, это не мешало воинам презирать разведчиков как чистоплюев и не желать с ними водиться, а разведчикам – фыркать и кривиться в сторону воинов, признавая в них тупоумных дуболомов.

Нейтралитет сохраняли лекари, полезные и там, и здесь, и достаточно малочисленные. Настолько малочисленные, что пересчитать их можно было по пальцам одной лапы. Как правило, к лекарям же относили по какой-то причине всякий сброд, который и не вполне ясно, что делал в Горбе; эту общность чаще называли мирянами или горожанами.