Антонина Шипулина - Аптерос

Эсме прижала ручонки к животу и вздохнула. Мурашки бежали у неё по спине при взгляде на эту высокую, сильную женщину; она не была хороша собой, но что-то было запоминающееся и в то же время уже знакомое в её лице. Мадэл светил ей в лицо факелом, и Эсме могла неплохо разглядеть её загнутый нос и крупную верхнюю губу, но глаза, пустые, невидящие, были хуже всего. Эсме знала, что это не от её звериной сущности у пленницы были такие глаза – из неё выбили палками всякий смысл и живость. Эти глаза, холодные и непроницаемые, без малейшего выражения, напоминали Эсме кусочки зелёной слюды.

И от этого Эсме и хотелось погладить пленницу по тёмно-каштановым волнистым волосам – хоть немножко, хоть на минутку дать ей знать, что она не одна в этом свете. Вид её страдания только убеждал Эсме в необходимости всеми силами беречь её собственную жизнь и свободу. «Вот что бывает с драконессами, когда они молоды и неосторожны, – говорил ей голос разума, – вот тебе живой пример».

– Самое главное в их бесовской сущности – крылья, это известно, – продолжал разглагольствовать Мадэл. – Поэтому мы рубим им крылья. Не всем, как я знаю, но большинству, тем, что проблемные. У этой крыльев уже нет, и мне много чего страшного про неё рассказывали. Она передавила и пожрала несметное число людей. Раньше её пускали на поле боя, так она могла одна, кажется, смести хвостом целую армию. У неё два рога было, на подобие оленьих, так она об решётку обломила себе один – хотела прутья сломать, а не вышло. Потом присмирела и помешалась. С ней раньше даже поболтать было можно, мне тысяцкий сказывал, как он по юности с ней забавлялся. Он ей кинет кусок хлеба, а она пнёт горбушку и поливает его какой-то своей бранью. Носится, бесится, а как оголодает, сама же ползет к этому хлебу и плачет. Говорят, лошадей тяжело обуздывать. Ха! А вы попробуйте иметь дело с карви. Не пожалеете.

– А что она делает сейчас? – поинтересовалась Вилория.

– Всё больше чахнет по темницам, что ей ещё делать. Сейчас на постройку храма её везём, будет вместо коней, пока не издохнет.

Пленная, которая всё это время напряженно слушала, опустила глаза, видно, заболевшие от света огня, и снова принялась играть цепью.

– У неё есть имя? – опять задала вопрос Вилка.

– Обычно её тут зовут просто чернявая, – пожал Мадэл плечами. – Может, имя и есть. Кто же у неё интересовался. Эй! – он ткнул её в плечо, на что она вздрогнула, втянула голову в плечи и растянула губы в оскале. – Не греми. Не греми, поняла? Раздражаешь.

Эсме растерянно смотрела на эту женщину и думала о том, кем она могла бы быть раньше. Официантка прислушивалась к своим внутренним голосам, но для неё звучала только одна фальшивая нота, что-то вроде детского пения-бормотания, перемежающегося с редкими разумными, связными фразами, которые тяжело было разобрать. Скорее всего, чернявая просто сдалась окончательно. Причём сдало не тело, как это ощущала на себе Эсме, – рук пленницы, пойманных светом огня, было достаточно, чтобы понять, что даже в таком положении она остается сильна, здорова и вынослива, – а только замученный, зажатый в тисках разум. Но что-то подсказывало Эсме: сознание в этой драконессе ещё остается. Это ещё не совершенно подавленное животное.

– Пойдёмте, отведем её к другим, – десятник дернул за цепь, и в её звоне Эсме показался оттенок близкой смерти. Она заглянула в лицо Вилории, но та ничуть не изменилась, всё такая же приободрённая. Мадэл был совершенно занят своим представлением с пленной. Чернявая не желала вставать, а он уговаривал её и тянул, как упрямую козу.

– Я вернусь домой, – покачала головой Эсме. – Мне нехорошо.

– Дойдешь сама? – обеспокоилась Вилка. Эсме кивнула, и её отпустили на все четыре стороны.

Спустя несколько месяцев пришла весть о том, что этот поезд был атакован неприятелем; Мадэл убит, как и многие прочие. Вилория изводила себя, кричала, что это сплетни, сожгла подаренное женихом платье в доказательство о том, что он не умер и подарит ей ещё сколько угодно таких платьев. Однако скоро привезли его родители мёртвое тело, но отчего-то Эсме совсем не могла сочувствовать горю соседки и получала справедливые упрёки.

Пали цепи. Десятки огромных, на первый взгляд неповоротливых созданий стали свободными.

Те, кто оказались первыми рабами человечества, никогда не прекратят попыток вырваться из мрака неволи. Борьба за свободу внутри тюрьмы едва ли имеет смысл, но жива надежда на явление освободителей, к которым прежде относились многие из сегодняшних узников. Освободители приходят с запада, и они – настоящие воины, живущие чередой освобождений и пленов, пока их не настигнет смерть.