Марат Байпаков - Танаис. Тайга

Круг первый с шумом поднимается с земли. Правые руки сжаты в кулаки и подняты к небу. Упрямец Савлий, несомненно, заслужил посмертные почести. Однако молчание продолжается недолго. К тускло мерцающим звёздам летит:

– Адму – наш вождь!

За кругом первым встают тёмными рядами круги добрых и худых. Адму в сопровождении верховного жреца и Рамана идёт к двум перекрещённым копьям. Под слова молитвы, заглушаемые криками, новый избранный советом пятисот вождь проходит под копьями. Верховный жрец смыкает на белой шее жены Таргетая витую золотую гривну. Три мужа из добрых под руки, бережно придерживая пробитую голову, выносят тело погибшего Савлия. Сухие ветки папоротника и семена кориандра, припасы для ритуалов из парадной сумы жреца, прикрывают пустую глазницу.

Недолгие выборы вождя северных закончены.

– Позволь тебя, знающий муж, переспросить. Без обид. Следопыт-то кто?

Светловолосый юноша спокойно принимает откровенно насмешливый вопрос верховного жреца. Правой рукой молодой воин указывает на соседа – стоящего молчаливой тенью щуплого подростка, немалого, однако, роста, в непонятных из-за ночной темноты одеждах.

– Совет пятисот, как обещал – вот мой следопыт .

Раздаются сдавленные смешки. Следопыт поёживается.

– Ага, теперь ясно. – Жрец демонстративно приложил руку к чёрной бороде, провёл по ней рукой, неожиданно прикоснулся ладонью ко лбу, сдвинул за козырёк островерхий красный жреческий убор на макушку. – Тёртый следопыт , сделай милость, уважь собрание – выйди-ка на свет !

Снисходительный тон жреца вызвал лёгкий весёлый гул среди пятисот мудрейших.

Любопытные взгляды устремлены на сникшую фигуру. Подросток делает три робких шага. Костёр жадно выхватывает из темноты редкой красоты девичье лицо. На свету нагромождение одежд оказывается ладно пошитыми из шкур бобра просторными штанами, заправленными в короткие сапоги, и курткой, тоже из бобра. За плечами свёрнута и повязана конопляной верёвкой лисья накидка. На голове добротная шапка из пышных беличьих хвостов. Два из них, серые, как серёжки свисают по вискам. Туго набитые сумы. Дорожная большая – за спиной, завязана замысловатым узлом, парадная – размером с два кулака – висит на ремне, сразу за пряжкой. Обе сумы из бобра, сливаются с курткой. Пояс девичий, узкий, без бронзовых накладок, с костяной резной пряжкой.

Из оружия – странный лук, по виду длинный, по устройству непохожий на короткие несимметричные луки северных, в простом горите из козлиной кожи, с десятком раскрашенных причудливыми узорами стрел. На поясе короткий, но широкий кинжал из бронзы. Дева на манер дорожного посоха сжимает короткое охотничье копьё, по виду, однако, схожее с укороченной пикой северных, с острым тыльником. Грозный тяжёлый наконечник копья укрыт толстым войлочным чехлом. От тыльника ремень для метания стянут праздничным узлом в средине древка, украшенного чёрными и красными волнами.

Шум затих, как только все увидели облачение следопыта. Жрец требовательно посмотрел в загорелое лицо. Да только смущённая дева ищет защитного покровительства у земли. Взгляд опустила, но слова её тверды.

– Ранха имя моё. Из худого рода. Охотой одной живу. Мех добытый на еду меняю. Спалённое поселение охотников на спорной земле с таёжными. Сирота.

– Кто спалил твоё поселение, Ранха? – уже серьёзно вопрошает жрец.

– Те же, кто и осиротил меня. Таёжные, северные и южные, в сговоре, ещё задолго до первой войны. Ограбили и пожгли. – Дева смогла оторвать взгляд от земли и посмотреть в глаза жреца. В её взгляде нет печали. Голубые глаза непроницаемы. – Ночью на лодках прибыли, пожгли и уплыли поутру.

– Стало быть, личные счёты сводишь с таёжными? – Лениво бросив слова, жрец отвёл взгляд от следопыта, точно не нуждаясь в ответе. Верховный жрец утратил интерес к беседе. Он пытался понять настроение совета, напряжённо вглядываясь в тускло освещённые кострами лица.

И тут неожиданно робость щуплой девы-подростка улетучилась. Она странно зажестикулировала, войлочный чехол легко покинул наконечник копья. Дева взяла обеими руками оружие и протянула жрецу жестом подношения. Голубые глаза исполнились отвагой воителя. Жрец наклонил голову, недоумённо воззрился на дарительницу.

– Добыла на прошлой войне. Поймала у дальних болот троих вражищ. Ягоды собирали, готовили еду. У костров их и положила. Била степной стрелой в глаз, – громко, чуть не крича, протараторила дева-следопыт.