Кассия Сенина - Траектория полета совы

К тому же всех союзников Британии беспокоят слухи об итало-византийском сближении. Что же будет, когда узнают о помолвке византийской принцессы и сына президента? Вернее, – тут Константин впервые усмехнулся, – что будет, прекрасно известно, и то, как на это реагировать, тоже известно давно, всё заранее и тщательно спланировано. Но какие коррективы придется внести из-за событий на восточной границе и внутреннего брожения умов? Гм… Умов? Это им слишком много чести…

Как же всё изменилось за последние три месяца! В сознании новая обстановка укладывается с трудом, а привычные политических алгоритмы перестали работать… Но византийцам всё нипочем, здесь гибкость в сочетании с последовательностью возведены в тысячелетний культ – и не с такими еще проблемами справлялись! Воля самодержца вкупе с разумом Синклита должны найти приемлемые решения… Обязательно.

Император встал, отключил компьютер и вышел за дверь. Прошел холодным каменным коридором, скупо освещенным белесыми лампами. Он хотел сразу направиться к лестнице наверх, но неожиданно завернул в небольшой зал, который называл бильярдным, и зажег свет. Кроме небольшого, крытого красным сукном бильярда в зале стоял старинный, прекрасной работы бюст из серого камня. Он изображал императора Льва Ужасного в годы первой молодости. Угловатое лицо с хищным носом и насмешливым изгибом бровей выдавало человека, способного на великие злодеяния. Константину в какой-то момент неудобно стало держать изваяние в парадных залах Дворца, и оно навсегда скрылось от людских глаз, к огорчению знатоков истинного искусства и нескрываемой радости противников «тирании». Император очень ценил этот бюст. Ему казалось, что молодой человек, вырезанный из кавказского камня, еще вовсе не был заражен теми пороками, что овладели им в дальнейшем.

– Ну что же, Лев? – спросил Константин, пристально глядя в невидящие глаза своего далекого предка. – Ты бы, уж конечно, знал, как поступать, к кому прислушиваться? А кому просто навсегда заткнуть рот… Тебе проще было жить на свете! Ты смеешься надо мной, Лев? Но вспомни, что сказал тот софист Александру: великий правитель должен быть самым сильным, но не самым страшным. – С этими словами император потушил свет и зашагал к выходу. Датчики освещения не успевали срабатывать, но Константин прекрасно находил дорогу и в полутьме.

Между тем Евдокия, устроившись на диване среди пестрых подушек, включила ноутбук, просмотрела новости – обычно она занималась этим с утра, но сегодня ипподромные дела вынудили ее уйти из дома пораньше, – и нашла сообщение о Лежневе: «Странная смерть в афинской тюрьме». Там не говорилось об искусственно вызванном сердечном приступе, однако было замечено, что до нынешнего дня покойный не жаловался на сердце. В конце давалась ссылка на биографическую справку о священнике, которую августа тоже прочла, заодно припоминая обстоятельства разгрома секты в ноябре 2008 года. Она тогда прочла кое-какие материалы, в частности, о допросах прихожан Лежнева, а потом и его самого: главу секты поймали гораздо позже, ему удалось больше года скрываться в одном захолустном монастыре неподалеку от Арден-Рума.

В этом деле так и остались неясные моменты. Главный обвиняемый смотрелся этаким двуликим Янусом, и Евдокия, читая о нем, испытывала недоумение и удивление: аскет, пылкий проповедник строгого подвижничества, послушания и воздержания, знаток человеческой природы, обладавший явными дарованиями психолога, которые позволили ему так долго руководить огромной общиной и пользоваться в ней непререкаемым авторитетом, – и в то же время эти странные понятия об «истинной духовной жизни», эти хурриты, контрабанда оружия, куча денег, накопленных ради помощи «страждущим братьям в красной Московии», но так и не отправленных… Как в Лежневе совмещалось всё это? На допросе он заявил, что просто «не успел» отправить деньги; никто в это не верил, но данных, зачем они ему понадобились, тоже так и не нашли. В общем, странная история! Лежнев уверял, что не знал об истинных намерениях своих друзей-хурритов: они, якобы, как раз и должны были переправить тем самым «страждущим братьям» деньги, иконы и прочее «благодарение»…

«Зачем же его убили? – подумала августа. – Или за всем этим делом стоит кто-то еще? Странно!» Она нахмурилась, представив, что у Константина, с его гиперответственностью за судьбы державы – а то и, бери выше, всего мира! – подобные события должны вызывать беспокойство… скорее всего, куда большее, чем они того заслуживают!