Кассия Сенина - Траектория полета совы

Пожалуй, проект «Коростень» для этого вполне подойдет, он сулит достаточно значимое открытие… Собственно, не для того ли он сюда и приехал, чтобы обмозговать эту новую тему? Не звездами же любоваться…

А звезды сияли в вышине чудным светом, лишь слегка мерцая. Иногда космос прорезали желтые искры метеоров, эти ничтожные пылинки словно раздирали материю пустоты – чудилось даже, что слышится ее треск…

Киннам почувствовал, как внутри зазвучала тихая романтическая мелодия – так частенько бывало с ним в минуты вдохновения. Эта музыка лилась медленно, но в ней был выраженный ритм, бодрый и волнующий. Казалось, незримо трепещут, рождая звук, тончайшие душевные струны: вот мотив обрел уверенность, зазвучал громче и шире. И Феодор вспомнил, откуда взялась мелодия – он слышал ее на этом самом месте… давным-давно. Вспомнилась и та девушка… Как ее звали? Не всё ли равно, сейчас уже не припомнить ни имен, на лиц. Только хвост из черных волос на плече, дешевая красная курточка и этот волшебный голос, сливавшийся со звуками понтийской лиры… Она пела о женщине, которая отплывает далеко за море и не знает, захочет ли вернуться к тому, кто любит ее и ждет… Девушке подыгрывал на маленькой скрипке печальный юноша. Не дурацкая ли фантазия – тащить скрипку и лиру в эти горы? Но тогда так не казалось.

«Итак, императрица Анастасия…»

Киннам улегся на землю, опершись на локоть, и стал вглядываться в мерцающие угли костра. Вдруг вспомнился виденный в далеком детстве кинофильм – первый источник по истории далекой Руси, с которым Феодор познакомился. Впрочем, не исторический – картина, скорее, стала источником образов и эмоций. Фильм, снятый еще в двадцатых годах, назывался «Гибель Великого Княжества» – черно-белая лента, порой наивная, порой излишне натуралистичная. Но впечатление производила сильное! Классика мирового кинематографа, работа знаменитого Хичкока.

Некоторые сцены были просто поразительны. Переправа турецкой армии через Днепр. Конные массы надвигаются с востока растекаются по полям, щетинятся копьями и бунчуками на самом горизонте, между сомкнутых век неба и земли; колышутся и перекатываются волнами под величественную и тревожную музыку – и вот, уже передовые отряды с ходу погружаются в воду древнего Борисфена, люди и кони напряженно гребут к другому берегу. Султан взирает на них, каждому хочется отличиться… С Киевских гор всё это хорошо видно, но что могут сделать малочисленные русские ратники? Им остается лишь отступать, спасая последние святыни. Город только что пережил татарский набег, хищный московский князь подговорил хана разорить Киевское воеводство. О, какой яростный блеск в глазах Иоанна Третьего – его играл Майкл Дуглас, – когда он получает от узкоглазого гонца в халате золотой потир из Святой Софии!..

Сценарист здесь отступил от исторической правды: на самом деле крымские татары сожгли Киев за десять лет до появления турок. Но что с того? Общая обстановка смертельной вражды с Московией была передана очень верно. А еще вернее удалось донести ощущение бесповоротной смены культур и крушения целого государства: Великое Княжество не смогло оправиться от потери большей части своих земель под ударами османов, а потом и московитов. Начались смуты, в которых быстро выросла Великая Польша… Это другая история, однако с коренными русскими землями славянам пришлось распрощаться навеки. Не для того Осман-паша окружал Чернигов палисадами и батареями грозных пушек; не для того янычары становились в круги и пели боевые песни под звон литавров и грохот барабанов, чтобы когда-нибудь отступить обратно за море. Да и некуда отступать, положение султаната было безнадежно: или завоевать новые земли или погибнуть между персами и наступающей Византией…

Опыт покорения анатолийцев, которые восстали при первой же возможности после сотен лет спокойной жизни, был учтен завоевателями пятнадцатого века: и без того немноголюдная страна подверглась полному разгрому. Для того и выпускал имам Хайретдин Сокулу фетву «об уничтожении неверных», чтобы обезопасить покоренные земли на будущее… Сцены резни в Луцке вообще было невозможно смотреть, и мусульманские муфтии даже выразили кот-де-ревским «воротилам кинобизнеса» протест против «несправедливых инсинуаций». Но источники сухо свидетельствовали о том, что авторы фильма лишь отчасти отразили жестокость турок, решивших в этот период национальной истории отступить от обычных принципов и правил своей религии.