Галина Тимошенко - Коллекция недоразумений. Принцип матрёшки

От «Провокатора» вниз двинулась еще одна пара стрелок: «Эвтанатор» и «Не эвтанатор». От «Испытуемого» – «Убийца» и «Не убийца». Подумав, последнюю пару стрелок Егор обвел пунктиром и начал задумчиво заштриховывать. Этого он, скорее всего, не узнает никогда. Если, конечно, на этот вопрос не будет ответа во втором томе. Если он этот второй том найдет…

От стрелки «Все придумано» почему-то ничего не рисовалось. Егор вспомнил лекции по психиатрии на четвертом курсе: весьма аристократичного вида профессор с раздражающе тихим голосом (видимо, это был его личный способ добиться неослабного внимания аудитории) проникновенно объяснял им, что у шизофреника могут одновременно в сознании сосуществовать две абсолютно взаимоисключающие мысли, и его нисколько не беспокоит их противоречивость. Так вот у Егора сейчас в голове были как раз две взаимоисключающие мысли, но их взаимное противоречие его как раз очень даже беспокоило: он никак не мог представить себе, что его добрый, интеллигентный, тонкий отец принимал участие во всем этом кошмаре, – и в то же время почему-то был совершенно уверен, что так оно и было. Ему было невыносимо стыдно перед отцом за эту уверенность – но убедить себя в том, что это вымысел, ему никак не удавалось.

Ему никак не удавалось даже предположить, что отец вполне мог принимать участие в эксперименте просто как испытуемый, причем втемную. Ну в самом деле, не предупреждали же каждого испытуемого: дескать, мы тут вас сейчас немножечко погипнотизируем, потом чуть-чуть пооблучаем, а потом будем смотреть, убьете ли вы человека, как мы вам прикажем, или все-таки устоите перед искушением. Они же наверняка не знали, на что подписываются, когда соглашались на участие в эксперименте. Так в чем отец мог быть виноват?!

Нет. Не вяжутся здесь концы с концами, никак не вяжутся. Если отец сам работал в этом институте, то каким образом он мог бы не знать о готовящемся эксперименте? Такой опыт ведь с кондачка, на сиюминутном вдохновении не поставишь, его небось несколько месяцев готовить нужно. И что, отец все это время был в отпуску или в несознанке? Так что знал он все. Конечно же, знал. А значит, он был либо просто экспериментатором (но тогда почему в книге его вывели подсадной уткой?), либо все-таки этой самой подсадной уткой. И значит, так или иначе, но в организации этих убийств отецучаствовал. И если уж рассматривать вариант, что все написанное в действительности имело место, то никаких особых оправданий у него нет и быть не может.

Но почему Егор так легко согласился с тем, что написанное не может быть вымыслом? Ведь он же любил отца. Хотя тут, конечно, все зависит от того, что это значит – «любил»… Но допустим, любил. Тогда почему он сразу не отбросил саму возможность того, что отец мог принимать участие в убийстве – причем сразу нескольких человек, да к тому же еще в чисто исследовательских целях? В психоанализ Егор не верил, хотя, конечно, масштаб влияния идей буревестника сексуальной революции на человечество впечатлял. Егор никак не мог понять одного: согласно теории Фрейда, и наука, и искусство, и вообще любое творчество, не говоря уж о политике и прочем, – это всего лишь способ куда-то деть неиспользованную сексуальную энергию. То есть у кого есть возможность спать со всеми, с кем он хочет, и столько, сколько он хочет, – тот и резвится себе в свое удовольствие; а у кого такой счастливой возможности не имеется – тому, бедолаге, приходится картины писать и научные открытия делать. А почему не наоборот? Тот, у кого есть возможность и способность творить, пишет картины или делает открытия, а тому, который в творческом смысле импотент, остается только спать с кем попало? Это же равновероятное предположение, правда? Так почему же знаменитый врач, который ныне стал туристическим брендом Австрии, не рассмотрел обе вероятности? С человечеством-то все понятно, поскольку Фрейд в свое время сработал как воистину гениальный промоутер, использовав сразу две беспроигрышные темы: секс и мистику, то бишь бессознательное. Но сам Фрейд – он-то почему сплоховал? Вроде бы как ученым себя считал…

Так что Егор отнюдь не был готов объяснять свое предательство отца каким-нибудь Эдиповым комплексом или прочей высосанной из пальца мурой. Впрочем, предательство – тоже темная штука. Если не говорить о нем на языке уголовного кодекса, то обычно люди называют предательством ситуации, когда другой человек ведет себя совсем не так, как они ждут. А поскольку он вести себя именно так вроде бы как вовсе и не должен, то… Но почему-то никакого другого слова сейчас в голову не приходило.