Евгений Ильдейкин - Недавно прошел дождь. Часть 1

– Борис, подожди, ты говоришь про государство или про правительство?

– Паша, ты что, маленький? Сам не понимаешь? Про правительство говорить нельзя – Соня рядом. – Борис сделал большие глаза и мотнул головой в сторону ушедшей на кухню жены.

– Хорошо, будем говорить про государство. Вот раньше, при царизме, было понятно – кому выгодна денежная реформа – царю. Ибо государство – это он. А сейчас-то кому? Ведь государство – это мы?

– Павел, ты живешь уже третий десяток лет, а рассуждаешь как ребенок. Царь не управлял финансовой политикой. Так вот, царь вообще ничем не управлял. И раньше, и сейчас финансовой политикой управляют люди, которые…. У которых есть такая возможность. И у них есть такая своя выгода и такие свои обязательства. А если есть выгода и обязательства, то есть и ответственность. Перед…, перед другими людьми, которые им доверили финансовую политику. И это не ты и твои друзья, которые считают, что государство – это вы.

Я смотрел на Бориса и не мог понять, что такое мелькнуло в его лице. Мелькнуло и осталось царапинкой в моем настроении. Борис часто, делая большие глаза, вполголоса рассказывал совсем уж невероятные истории из жизни «сам понимаешь кого», конечно же, никогда не признаваясь, откуда он мог это узнать. Все эти истории походили скорей на творчество городских баснописцев. Но сейчас в его словах показалась легкая тень правды, той настоящей правды, в которой он убежден.

– Кстати, об ответственности, – я вспомнил об основной цели своей поездки, – Борис, если в очередной раз ты задержишь мне скобы, то мы будем считать пени. Согласен обсудить их с тобой.

– Паша, Паша, я тебе о высоком, а ты мне о низменном.

– Следуя твоей логике, деньги не могут быть низменным. Потому что они и есть самое высокое.

– Деньги – да, пени – нет.

В таком единодушии мы ополовинили вторую бутылку водки. Сонечка уже давно ушла к детям. Из их комнаты раздавалось нестройное бряканье фортепьяно. За окном опять моросил дождь, а в столовой Бориса под лампой в шелковом абажуре с бахромой кипели страсти о скобах и пени, монетарной политике и обязательствах государства. Время от времени мы поднимали рюмки за дружбу и взаимное уважение, за Советскую власть, за детей и Сонечку. Дальнейшие тосты Борис озвучивал один и выпивал под них самостоятельно, потому что я перебрался на большой кожаный диван и никому не мешал. В какой-то момент я понял, что Борис сидит у стола, полуобернувшись ко мне, и вытянув ноги, смакует водку и рассуждает о видах на урожай.

Вдруг он хлопнул себя по ноге и сказал: «Пашка, а что я тебе сейчас покажу! Обувайся! В прихожей галоши обязательно возьми, а то твоим модным штиблетам этого вечера не пережить».

Спустившись с крыльца, я тут же вступил в жидкое грязное месиво, оставшееся после дождя. Благодарно взглянув в спину Бориса, я пошел за ним в темноту двора за угол дома.

Дом у Бориса большой, хоть и старый. Стоял бы он где-нибудь ближе к Главному проспекту, давно бы реквизировали на нужды государства. А так, здесь у Шарташа, на краю дачного поселка, дом Бориса внимания не привлекал. Тем более что домов таких вокруг было не мало – все бывшие дачи бывших екатеринбургских богачей. Дом Бориса – бывшая дача купца Ошуркова. В девятнадцатом году, еще живший в Екатеринбурге отец Бориса, перед самым уходом чехов выкупил дешево дом у купца и переписал его на Бориса. За пять лет Борис только внутри дома порядок навел. А надворные постройки как запер отец Бориса на замки, так, кажется, никто еще и не открывал.

Мы обогнули дом и за углом, где к дому был когда-то приделан дровяник, остановились. «Паша, смотри, только тихо» – сказал Борис и показал пальцем на стену. Потом этот же палец он поднес к губам и повторил: «Тс-с-с-с…». Я посмотрел «тихо», как просил Борис. Первый мой вопрос был: «Борис, ты зачем дровяник сломал? Дрова теперь в сенях хранить будешь или пускай мокнут?». Борис обидчиво дернулся плечом: «Паша, ты пьяный что ли? Смотри – дверь. Оказывается, у меня в дом есть еще одна дверь, а я не знал». Я присмотрелся и действительно увидел дверь. Дверь как дверь, только старая, узкая, но по виду – крепкая. Такие двери обычно делали в подвалы. Раньше она была спрятана в дровянике и заложена дровами, ее никто не видел. Теперь серый прямоугольник двери показался, но узнать о ее существовании можно, если только войти во двор и обойти дом.

Я посмотрел на Бориса. В его глазах пылала алчность.

– Борис, ты что, даже не открывал эту дверь? У тебя тут какой-то подвал неизвестный, а тебе не интересно? – спросил я.