Меир Ландау - Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая

– В Чугуеве? Школа искусств? – чуть не рассмеялся Гречко, – в нашем Чугуеве опасно открывать даже конюшню, – он быстро изменился в лице, – не то что конюшню! Стойло для лошадей! – посмотрел Гречко на Виктора, – разворуют – это одно. Но вот образ мышления наших чугуевских людей – это совершенно другое.

– А что чугуевские люди? – спросил Вайсберг, – люди как люди. Тоже стремятся к прекрасному, хотят улучшить свой быт и жить не хуже чем в Париже.

– Ой, как Вы молоды, мой мальчик! – рассмеялся Гречко, – я прожил в Чугуеве всю свою жизнь и скажу честно, что за прекрасными декорациями зелёных садочков и беленьких домиков, прячется ужасный, страшный монстр. От него я сбежал в деревню. Где, поверьте, просто счастлив. И я меняюсь душой, едва мне опять приходится приближаться к тем садочкам и домикам.

Гречко помолчал.

– Искусство… – проговорил он, – несчастный Илья Ефимович! Он старается сделать этих людишек лучше, а у них каждая их мысль – извращена, они выворачивают наизнанку всё, даже себя самих. Знаете почему?

– Почему? – кивнул ему Виктор.

– У них в душах грязь, – ответил Гречко, – жуткая грязь. И они, естественно, видят вокруг только грязь. А едва появляется что-то большое и светлое, будь то мысль, порыв, даже душа, как они начинают клеймить её грязью, потому что себя считают чистотой. Ищут подвох. Стремятся опорочить и охаять. Они просто не могут по другому. Они не умеют по другому думать. И они не виноваты в том, что они такие.

– Но ведь они такими не родились? – сказал Виктор.

– О нет, Боже упаси! – ответил Гречко, – детки рождаются миленькими, славненькими, добрыми ангелочками. У них души как сказочные феи, порхают, стремятся к свету. И вот, едва дитя подлетает к этому свету, как бежит мамка, привыкшая к тому что она уличная девка. Хрясь этого ангелочка! «Ты куда!? Не видишь, оно не похоже на твою мамку!» А мамка-то для дитя, это идеал и образец подражания? И дитя начинает думать, что свет и добро – это плохое, а уличная девка это хорошо. А всё почему? Они не видят ничего кроме кабаков, распутниц, пьяниц и не слышат ничего кроме огульной кабацкой брани. И для них это хорошо. Это их рай. Рай нищих и духовных калек. И когда кто-то пытается переубедить их, построить в городе что-то непохожее, непонятное для них, против него ополчается весь город. И все ищут грязь. Втаптывают в грязь этого наивного. Исправляют, так сказать.

Гречко снова помолчал.

– Знаете как я называю этот город? Не иначе как «Оно»!

Обед подошёл к концу.

Гречко помолчал, потом бросил взгляд на супругу и чуть улыбнувшись кивнул.

– С вашего позволения, мы покинем вас и удалимся в библиотеку, – тихо сказал он, – не думаю, что господа офицеры прибыли послушать моё мнение о наших земляках.

– Дамы, – поднялся Виктор, – было приятно провести с вами время, но знаете, дела.

– Приезжайте почаще, полковник, – ответила супруга Кузьмы Демьяновича, – и Вы, господин штабс-капитан, – посмотрела она на вставшего вслед за Виктором Вайсберга, – я слышала Вы местный?

– Всенепременно, – чуть улыбнулся ей Вайсберг, – будете в Чугуеве, я тоже буду рад встречи с Вами.

– Думаю, к Пасхе мы приедем проведать родных, – ответила дочка Кузьмы Демьяновича.

– В этом случае, буду рад сопровождать Вас, мадмуазель Гречко, – посмотрев на неё, слегка кивнул головой Вайсберг.

– Ну полно, увидитесь, – встал Гречко и позвал офицеров за собой…

– Я так понимаю, – зайдя в библиотеку Гречко присел в своё привычное кресло-качалку и бросил взгляд на Виктора, – разведку Морского генерального штаба мало интересуют вопросы строительства Делового Двора? Присаживайтесь, господа, – указал он на стоящие неподалёку стул и табурет, – если интересуетесь, у меня есть интересные экземпляры в этом собрании.

– Интересует, – взял Виктор с полки одну из книг, а Ваня послушно присел, наблюдая за тем как Виктор перелистывает страницу за страницей.

– Шекспир, в оригинале? – посмотрел Виктор на Гречко, отложив книгу, – восемнадцатый век, бесценный фолиант! Знаете, мне с детства нравился шестьдесят шестой сонет! Помнится, ещё мальчонкой, в школе на уроке я зачитал его с выражением, вслух. За что был нещадно бит одноклассниками.

– Хе! – усмехнулся Гречко, – «Зову я смерть! Я досмерти устал от гордости, идущей в приживалки…», – произнёс он выразительно, глядя в сторону, – кому же понравится правда в глаза! – и перевёл взгляд на Виктора, – а Вы учились не в гимназии? Я думал, что барон должен бы был как минимум окончить именно гимназию, если не лицей?