Лина Негода - Улей

В зале воцарилась мертвенная тишина.

– А-а-а-а, вот же позор! Чёрт возьми! Всё равно дотащу! А-а-а-а, какой кошмар и ужас!

Собрав все силы в кулачок, я каким-то чудом, не иначе, подняла с пола тушу мертвецки пьяного борова и всё же допёрла-доволокла до дежурки. И тут-то, как сказала бы цыганка, вышли «напрасные хлопоты». Во-первых, боров упёрся обеими руками в косяки и забить его внутрь дежурки было решительно невозможно. Во-вторых, коллеги, услышавшие возню за дверью, тут же вышли посмотреть, чего там такое происходит. Увидев мои потуги, сонно зевнув, они молвили:

– Ну и нах… ты его сюда приволокла?

– Ага, нах…? Он у нас вчера был, и мы его уже выпотрошили. Пусть бы себе валялся.

Мне было ужасно обидно, а самое главное стыдно перед «зрителями», сидевшими в зале ожидания. Цирк на дроте и всё бесплатно….

Не без «добрых» людей…

В целом ко мне все ребята относились довольно хорошо, за исключением Перебейноса и одного из четырёх дежурных, по фамилии Ивашкин. Рыжему майору, годившемуся мне в отцы, со слов коллег, «не давали бабы», от этого он был всегда зол, аки дьявол и оных ненавидел, словно Шариков весь кошачий род.

Однажды вышел прегадкий случай. Меня зарядили на весь месяц работать в одну смену с Ивашкиным. Часов в пять утра, зайдя в дежурную часть, я всего на минуточку положила голову на стол дежурного (сам он в этот момент спал в соседней каморке) и тут же отрубилась. На улице был собачий холод, поездов в ближайшее время не предвиделось, вокзал пустовал, а вся прилегающая территория в очередной раз была исследована…

– Встать! В следующий раз я тебе по башке дубиной в*ебу и предупреждать не стану! Чего развалилась? У тебя рабочая смена, иди в зал и работай, постовым в дежурке не место!

От крика и резкого удара резиновой палкой по столу – совсем рядом с тем местом, где лежала моя голова, – я подскочила, словно ужаленная.

Ивашкин же, опухший ото сна, был очень доволен произведённым им эффектом.

И только в девять утра, сдав смену и придя домой, наконец-то я смогла дать волю своим слезам.

– Чего я ему сделала? За что меня этот Ивашкин так ненавидит? – жаловалась я матери.

– Майя, на больных грех обижаться. Они всех ненавидят. Его мамаша всё время нашу бабу поедом ела. Как встретит, так и начинается:

– Верку-то хорошо кормишь, она у тебя родная, а Витьку-коротышку, как попало. Он ведь приёмыш, ему и кислая капуста сгодится. Это от твоей кислятины он такой маленький и ни черта не растёт! Дохлый весь и светится! Гавкала сука до тех пор, пока ей дочка в подоле не принесла. Да не просто принесла, а принесла карлика.

После маминого откровения, экзерсисы Ивашкина меня совершенно перестали трогать, да и работать вскоре я стала с ним в разные смены. С Перебейносом всё было куда печальнее. Этот экземпляр, прикативший в Сибирь в наши Залупцы в начале восьмидесятых из Бендер, был куда непредсказуемее и подлее.

Он обожал явиться в три часа ночи (и сорокаградусный мороз ему не был помехой) на перрон и проверить, насколько старательно я исполняю свои должностные обязанности, суть коих была до тошноты простой. Пришёл пассажирский поезд, его нужно встретить, стоя на перроне. А дальше наряд милиции (это два постовых) был обязан данный состав «обработать» (т.е. весь, от головы до хвоста пройти туда и обратно, если, конечно, время стоянки позволяло сие осуществить). После «променажа» нам надлежало вновь «пастись» на перроне вне зависимости от погодных условий до тех пор, пока поезд не сделает «ту-ту».

В одну из таких вот ночей ноги я и обморозила. Перебейнос, упиваясь собственной властью, стоял вместе со мной на жутком морозе все тридцать пять минут, до тех самых пор, пока очередной пассажирский не показал нам свой хвост.

– Лисицына, ты когда в органы шла, о чём думала? Здесь тебе не хухры-мухры, а строгая дисциплина! А ты, Лисицына, всё время её нарушаешь. Вот и сейчас нарушаешь форменный Устав. Если мёрзнешь, опусти уши у шапки, но не так, как ты это сделала, а завяжи их под подбородком. А если тебе кажется, что уши под подбородком – это некрасиво, то подними их и завяжи так, как положено по Уставу – сверху шапки. Чего они у тебя свободно болтаются? Завяли? Отпали? Или, может, ты не знаешь, как шапку форменную носить?

Устав от систематического гнобежа Перебейноса, я всеми фибрами души начала грезить уголовным розыском. «Да-а-а, уголовка – это Настоящая Работа! Сплошная романтика и движняки, куча всего интересного, а главное – работа людям пользу приносит. К тому же начальник у них – мужик хороший», – дни напролёт думала я. Именно такой рисовалась мне жизнь среднестатистического опера.