Андрей Дубровский - Петербургские народные сказки

Уж как Пётр сам ни питал симпатий к протестантизму, как царь ни был самодержавен, но понимал: никакой его воли, никакой самодержавности не хватит, чтобы переломить мнение своих подданных, и желание Бернарда выполнить. Хоть весь народ переказни и один в государстве останься.

Начали тогда с колдуном торг вести. Три дня и три ночи торговались, наконец договорились, что один только царь в протестантизм перейдёт. Да и то вельможи согласились с этим лишь после того, как Пётр им на ухо хитрость одну сказал.

А хитрость вот какая. Был в Адмиралтействе один сапожник… А как же? Думаете, в адмиралтействах одни плотники, кузнецы, тиммерманы да драфцманы работают? А кто им обеды готовит, заплатки на одежду ставит, обувь прохудившуюся чинит? Да, есть в адмиралтействах и повара, и портные, и сапожники.

Так вот, был в Адмиралтействе один сапожник, звали его Пётр. Был он хмельному богу Дионису лучший друг, а то и вовсе младший брат – пить страсть как любил. И вот, приходит к нему депутация во главе с царём и предлагает на день профессиями поменяться: царь Пётр станет сапожником, а сапожник Пётр – царём. И, главное, Петру-сапожнику в должности царя ничего делать не понадобится: знай себе, сиди на троне да важно щёки надувай. И пей сколько влезет. Пётр-сапожник, не будь дураком, смекнул, что за просто так побыть царём, хоть и на день, не предлагают. И говорит, что согласен на обмен, если ему за это пообещают дать сапожки сафьяновые да кафтан парчовый. И ещё чтобы бесплатная водка в каждом кабаке ему была по первому требованию. Сколько захочет. Пожизненно.

Подивился царь такой дерзости, незнамо откуда взявшейся. Да только времени мало было, махнул рукой и пообещал, и указ соответствующий подписал.

На следующий день приходит Бернард во дворец, а там на троне вместо царя Петра какое-то мурло незнакомое сидит и ухмыляется. Понятное дело, часовых дел мастер негодовать принялся. Тут-то ему всё и разъяснили: мол, вот это на сегодняшний день и есть самый что ни на есть царь – сказано же было, что в протестантизм следует обратить русского царя, а какого конкретно – о том не уговаривались; так что, мил человек, вот тебе царь – перекрещивай его в протестанта.

Понял Бернард, что его обманули, осерчал, ударился оземь и принял своё истинное обличие – стал настоящим голландцем. Потом расхохотался по-голландски и хотел было исчезнуть в клубах дыма – в лучших традициях голландской готики. Да только ему быстро напомнили об обещании изготовить часы на Петропавловском соборе. Делать нечего, пришлось Бернарду браться за дело. Ведь для голландца не выполнить обещание или договор – это хуже испанской оккупации.

Сделал Бернард куранты на славу – ничто и никто не могли их остановить: ни семь дюжих молодцов, ни жестокие осады, ни глупые градоначальники. Только мастер отомстил Петру за его хитрость – сделал мелодией курантов гимн Швеции, заклятого врага русского царя. Долго потом мучились русские мастера, чтобы переделать мелодию, только очень уж механизм оказался хитроумным: только мастера поймут, как можно изменить мелодию, механизм, глядь, и меняет свой алгоритм. Поняли русские мастера, что им самим не справиться с хитроумными курантами Бернарда, и изобрели Левшу – мастера на все руки. Но как-то кривовато Левшу сделали, и поначалу он всё не тем занимался: то блоху подкуёт, то кузнечику попонку сошьёт, то дуду заслышит и в пляс пускается. Наконец, довели Левшу до ума – в школе-университете выучили – и к курантам привели. Левша быстро смекнул, в чём дело, и шведский гимн заменил на «Боже, царя храни».

Но до сих пор не понятно, почему голландец Бернард выдавал себя за швейцарца? Главное, чего боялся-то? Ведь царь Пётр очень даже любил этот народ. Да только кто их разберёт, голландцев этих.

Петербург – город привозной. От начала до конца, сверху донизу, от центра до окраин. В Петербург привозят всё: материалы для строительства дворцов и хижин; людей всех профессий и национальностей; флору и фауну для садов и зверинцев; идеи, прогрессивные и консервативные; погоду с тусклым летним солнцем, осенним листопадом (который ярче петербургского летнего солнца), мокрым снегом в декабре и наводнениями в ноябре.

Можно ещё понять идеи и людей – и правда, откуда им взяться на пустом месте? Да и погода, если верить последним исследованиям учёных с Британских островов, приходит в какую-либо местность вслед за людьми. Но строительные материалы – камни, кирпичи, дерево? Ужель тоже все привозные?! Как же такое может быть? Неужели местность, на которой выстроен столь величественный город, представляет собой бесплодную пустыню, из которой для строительства нельзя исторгнуть даже песка?! Отнюдь. Места здесь изобилуют дремучими лесами, гранитными утёсами, песчаными берегами и прочими богатствами земли, которые умелый строитель может с величайшей пользой употребить в дело. Только эти богатства щедро рассылаются во все концы обширной Российской державы. Из местного леса, оказавшегося на удивление строевым, делают корабли на Азовском и Белом морях, что-то доходит даже до Тихого океана. Здешним гранитом облицованы стены крепостей от Смоленска и Азова до тех, что рассыпаны по бескрайним татарским степям да по дремучей сибирской тайге. Из какого же гранита тогда сделаны знаменитые петербургские набережные? Да из гранита, который добывают в самых дальних и глухих углах Карелии и Финляндии.