Георгий Хлусевич - Гоп-стоп, битте!

Он уже знал, что веселый блондин — нефтяник. Живет в Тюмени.

— Моя скоба в Москву за шмотками отправила, — говорил блондин про жену и все махал в окно проплывающим мимо пассажиркам на перроне.

Михаэль наелся и с удовольствием бы вздремнул после еды, но нужно было посидеть из вежливости. Он продолжал сидеть, даже когда вся компания выходила покурить, и тогда его донимал расспросами любознательный старичок, ухитрившийся в один присест умять круг колбасы.

Старичка интересовали германские цены на продукты. Отвечать было лень.

Михаэль дождался, когда вернутся остальные. Он хотел на обывательском уровне показать существенную разницу благосостояния российских и немецких граждан. Ну, скажем, сколько кур в час зарабатывает немецкий рабочий. Или сколько бутылок виноградного вина и колбасы может купить среднестатистический немец на одну зарплату.

Прежде всего он сообщит любознательному деду, но так, чтобы слышали остальные, что большая курица стоит четыре марки. На самом деле она стоит гораздо меньше, но он не будет мелочиться и округлит цифру для удобства подсчета. Столько же стоит бутылка хорошего виноградного вина. Ей он тоже прибавит несколько пфеннигов до четырех марок. А круг колбасы, похожей по размеру и качеству на ту, с которой только что управился бородатый дед, стоит и того меньше, но он будет великодушен и наврет себе не в пользу, что и круг колбасы стоит ровно четыре марки. Средняя зарплата немецкого бюргера, занятого неквалифицированным трудом, составляет двадцать марок в час. Значит, проработав всего один час, можно купить пять больших кур, пять бутылок вина или пять кругов колбасы.

Больше всего он надеялся ошарашить компанию конечными цифрами.

За месяц простой работяга может купить… Тут он стал умножать в уме количество колбас, заработанных за час, на восемь, затем — на количество рабочих дней в месяце, запутался немного, не зная точно, какое число рабочих дней выбрать для удобства подсчета, остановился на двадцати — умножать легче, — и получил результат, которым надеялся ошеломить. Получилось, что всего за один месяц… Да что там говорить! Даже если работать всего двадцать дней… Лопнешь, а не съешь и не выпьешь: восемьсот кур, столько же бутылок вина или столько же кругов Schinkenfleischwurst.

После того как на его голодных глазах любознательный старикан умял целый круг колбасы, этот продукт в его сознании стал мерилом материальной ценности.

А шестьсот литров классного рейнского вина за одну месячную зарплату — это как? Упились бы русские до белой горячки.

Очень хотелось удивить. Очень. Но удивлять не стал. Сообразил, что нельзя хвалиться, не имея ни копейки в кармане. Его кормят из жалости, а он им про их бедность?..

Кончилась водка. Слава богу, теперь можно будет вздремнуть.

Но вздремнуть не дали. Блондин пригласил всех в вагон-ресторан. Михаэль отказался, безошибочно прочитав по лицу, что блондин хоть и уговаривает, но в душе одобряет его поведение.

Попутчики вернулись, под завязку нагруженные закусками и алкоголем.

Михаэль не успел задремать. Его боковая полка почти закрывала окно. Он видел сквозь тонкую полоску стекла, как медленно-медленно наплывает серый перрон. Фальцетом пропели тормоза. Торопливо заскрипели по снегу шаги спешащих пассажиров.

— А как будет на немецком «трахаться»?

— Трах — это бумс.

— Вот мы ее щас и будем бумсать. — Блондин показал рукой в окно. — Ну-ка, убрали все пойло со стола, — приказал солдатам, — оставьте один бутыльмент, иначе она пить побоится. И в пиво водку, чтоб в пропорции один к одному, быстро зарядили, салабоны.

Он встал и резво пошел навстречу входящим пассажирам.

— Вот, сюда, сюда, красавица вы наша! — Блондин внес сумку. — Где желаете разместиться? Наверху или внизу? Внизу? Неправильно! Только наверх! — как о решенном деле сообщил приятной, пахнущей морозной свежестью хозяйке чемодана. — Неудобно залазить? А мы подсадим. Нас тут трое холостых неженатых, да вон еще один ограбленный иностранец, — ткнул пальцем в Михаэля, — неужели не справимся? Зато никто ночью на вас не усядется. Так ведь?

Необычайно деятельно и аккуратно для пьяного скрутил рулончиком матрац.

— Не беспокойтесь, мне всего шесть часов ехать.

Извлекла из сумки домашние тапочки, расстегнула молнии на сапогах. Присела. Наклонилась. Уперлась рукой в крутой подъем ноги, пытаясь снять тесную обувь.

Блондин упал на колени. Помог снять сапоги. Аккуратно поставил их рядышком. Одно голенище не хотело стоять — клонилось, падало. Он его усмирил, поставил вертикально и параллельно соседнему. Наклонился. Коротко поцеловал ей бедро, плотно затянутое в джинсы. Поднял глаза. Взглянул. Понял по выражению лица, что она не возмутилась. Встал с колен и спросил, торопясь, чтобы не дать ей возможность прокомментировать его поступок: