Георгий Хлусевич - Гоп-стоп, битте!

Практически тот же смысл. Но есть одна русская пословица, аналога которой у немцев нет: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». Кажется, для него лично более чем актуально. Он — нищий, впору милостыню просить, а если Хидякин умрет, то и до тюрьмы недалеко.

Еще одна ворона пошла взапуски с поездом. Скорость полета оказалась одинаковой со скоростью движения вагона, и возникло впечатление, что птица стоит на месте, бесполезно махая крыльями. Совсем близко от окна боролась с сильным встречным ветром пернатая воровка. Устала, наконец повернула блестящий черный клюв в сторону, подняла левое крыло и резко спикировала в ближайший лесок.

Трое у противоположного окна закусывали вареными яйцами, пирожками, солеными огурцами, белым салом. Неужели его можно есть? Немцы не едят некопченое. Считают такое сало сырым. Но пахнет вкусно, чесночком. Слюнки текут.

Благообразный старичок достал из полотняного мешка круг колбасы. Постелил на столик газету. Очистил, не торопясь нарезал на большие куски.

Дурацкое положение. Отвернуться, сесть к нему боком? Но тогда получится, что будешь заглядывать в рот той троице, что жрут и пьют напротив. Встать и переждать в тамбуре, пока дед поест, но там холодина. Придется переждать в закутке у туалетной двери. Там не замерзнешь.

«Странно, у сытых немцев в бутерброде — толстый кусок хлеба и тонюсенький — колбасы, а у малообеспеченных русских — наоборот. Зато в обед немцы обходятся без хлеба, а многие русские даже пельмени с хлебом едят».

Михаэль встал, еще не решив, в какую сторону пойти. Туалет рядом с комнатой проводника был закрыт для пассажиров. На дверях огорчительная надпись: «Для служебного пользования».

Очень хорошо! Весь вагон должен ходить в один загаженный туалет, а проводнику — чистенький в персональное пользование?! Нишьт гут!

— Накатишь? — Блондин дружелюбно улыбнулся, приглашая к столу.

Сто раз прокручивал Михаил в уме варианты разговоров, а сказал совсем не то, что отрепетировал.

Согласно легенде князя Мышкина, он латыш. Отсюда и акцент. Проживает в Риге на улице Петра Стучки. Дом расположен напротив магазина «Авотс».

Нормальная легенда. И только сейчас он, не умеющий врать, сообразил, что его могут свободно уличить во лжи. Где гарантия, что этот молодой человек не живет, не жил или, на худой конец, не бывал в Риге? А если рядом едет латыш? Каково ему придется, если к нему обратятся на латышском?

Нужно рассказать все честно, кроме нюансов. Легко разоблачается ложь, гораздо труднее — полуправда. Он не должен называть истинную причину его визита в Омск. А поведать спутникам все остальное — абсолютно не опасно. Ну не побегут же они в милицию на ближайшей станции сообщать, что с ними едет иностранец без визы и паспорта. И не потому, что стучать стыдно, а потому, что им глубоко плевать на наличие или отсутствие документов. Главное, чтобы человек был нормальный. А чтобы тебя держали за нормального, нужно раз и навсегда позабыть о пребывании в психушке.

Михаэль взглянул на блондина. Молодой, ироничный, крупный, ямочка на волевом подбородке.

— Спасибо, в дороге не пью и сразу скажу почему. Прилетел из Германии. Выпил пива в московском такси и очнулся с разбитым лицом, без чемодана, без денег и без документов.

— Тогда тем более нужно сесть, накатить грамулечку и пожрать.

Михаэль чуточку помедлил и шагнул к столу.

— Слушайте про интеллигентов. — Блондин пил водку как воду, пьянел хорошо, весело — алкоголь его бодрил, и все поглядывал на Михаэля: достаточно ли немцу смешно? — Приходит интеллигент к страховому агенту: «Застрахерьте меня, пожалуйста». — «Товарищ, здесь же дети!» — «А что ж я должен при детях сказать, застрахуйте меня, что ли?»

Дохлый солдатик смеялся подобострастно. Он — пехота, а блондин — бывший десантник. Изображал веселье второй отпускник, не находя анекдот смешным, но боясь в этом признаться. Кривил краешки губ в полуулыбке Михаэль, как это часто делают те, кто вынужден разделять общество смеющихся людей.

Он уже второй раз нарушил данную себе клятву: «В дороге — ни глотка». Но просто наброситься на еду было неудобно, а вот умеренно закусить — вполне.

Так он оправдывал свою слабость и пил осторожно, хитренькими маленькими глотками. В основном налегал на закуску. Белое сало таяло во рту, и он находил его если и не вкуснее, то, по крайней мере, нежнее шварцвальдской ветчины. «Не поел бы еще денек — так вообще вкуснятина», — не хотелось признавать преимущество российского продукта.