Татьяна Авлошенко - Правило игры

– Тяжело тебе меня такой видеть? А ты в глаза смотри, они не меняются… И прости дуру старую. Поняла вдруг: не просто тебя видеть хочу, надо мне это. Больше жизни надо. Столько лет… Слушай, молчи, слушай только. Тогда с Пустой Косы я как во сне плыла: сама не знала, чего хотела. После в Лорейне, в Стенстранде Дитриховом волчицей выла, руки о стены обдирала, по воде к тебе бежать готова была. А не побежала ведь. Не пустило что-то. Дитрих меня на любовь не неволил. Свадьбу сыграли, и все. Знаю, попроси я, сам бы на Окаян отвез, отпустил. Не просила. Так и жила: ни жена, ни дева, цветок костяной, обманка. А тут мятеж, война. Я ему тогда сказала… Меч да корабль мне нужны были, больше ничего. А он отказал… И сам войско повел. Дитрих у ворот на коня садился, я в дверях замка стояла. Оглянулся он. Меня как ветром от дверей тех отбросило. Все равно куда, лишь бы одной не оставаться. Потом поняла… Помнишь, мы с тобой танец морянок видели? Все верно, что ты тогда говорил. И я его люблю. Друг для друга нас Бог вылепил. Но и тебя люблю тоже! Но в день, когда был выбор, я ушла, а ты отпустил… Не вини себя. Ты не предавал меня. Я сама. Или все же?.. Я все думаю, а понять не могу: почему? Ведь я хотела остаться с тобой, я могла это сделать. Дитрих никогда не видел меня, не признал бы в замарашке Беркану из Аскхейма. Но тогда не было бы ни Вольги Серебряного Пламени, ни Бертильды Ольгейрдоттир. Я иногда знаю… В тот день на Пустой Косе… Окаян! Наш воистину проклятый любимый остров! Мы были нужны ему – я, ты, отец Мартин, вожак… И он забрал нас, высосал, заставил служить себе. Никуда нам от этого не уйти…

Легко, в несколько шагов добежала Беркана до обрыва, остановилась на самом краю, опасно склоняясь над бездной.

– Видишь? – указала вниз, на проходящий под берегом драккар. – Ведь было уже такое, было. Остров шуточки шутит! А если снова прыгнуть? Вдруг молодую из волн выловят?

И шатнулась вперед, будто и впрямь собиралась броситься в море.

Вольга обхватил Беркану за плечи, развернул, прижал лицом к своей груди. Волосы под ладонью такие же мягкие, как и пятьдесят лет назад.

Подняв руку, Беркана коснулась тонкого шрама на лице Вольги. Через переносицу под левый глаз.

– Битва?

– Нападение.

– Очень больно было?

– Ничего.

«Два застенка, стрела навылет, били, один раз посекли так, что, если б не отказалась от меня Марена… Мелких ран без счета. Принятие оборотнической крови. Главных шрамов не увидишь, Беркана. Не на теле они, на душе. И раны там гораздо больнее…»

– Это жестоко… Но я рада, что ты изменился хотя бы так… Иначе…

– Иначе тебе казалось бы, что я морок, тень, подменыш. Что ты говоришь с духом, вылезшим из кургана. Или просто со своей памятью.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты был прав…

Беркана уткнулась лбом в плечо Вольги. Не плачь, березка. Не плачь, великая императрица.

– Прости, – сказала Беркана, отстраняясь. – Прости. Дурь в голову ударила.

Гордо вздернутый подбородок повелительницы Империи.

– Мне пора идти.

Вольга спускался с обрыва на шаг впереди, Беркана опиралась на его руку. Оглянуться и увидеть прежнюю дочь Ольгейра…

– Вольга, – голос тих и ровен. – Вольга, что с нами будет дальше?

– Не знаю. Смолены верят, что предрекать будущее способны только женщины.

– Это мудро. Ведь мы живем не только собственной жизнью. Каждая мать глядит вперед, на дорогу своего ребенка. Почему бы не посмотреть на чью-нибудь еще?

Встали плечом к плечу, взгляды – за окоем.

– Мы встретимся снова, Вольга. В день и час, когда уже ничего нельзя будет изменить, мы встретимся снова.

Великая императрица умирала. Годы не смогли обезобразить ее лицо, только наложили печать мудрого величия, но болезнь победила эту сильную женщину. Победила, но не сломила. Даже в последние дни свои, лишенная речи и возможности ходить Бертильда Ольгейрдоттир была спокойна, горда и величественна. Люди, входящие в покои императрицы, склонялись в поклоне не по традиции.

Бертильда сидела в глубоком, специально для нее сотворенном придворными мастерами кресле. У ног ее на низенькой скамеечке примостилась принцесса Гризельда, старшая правнучка. Больше в комнате не было никого. Из окна башни, возле которого сидела императрица, были видны только ворота замка. Из того, что напротив, – море.

– Хочешь, я передвину кресло? – спросила Гризельда.