АНАТОЛИЙ МУЗИС - Пути-дороги. Геологический штурм Белухи

Ботинки с «триконями»

Интересно отметить, что в прошлом году я поднимал перед ним вопрос о целесообразности работы в области ледников. Наш подход к Катунскому леднику был весьма показателен. Ведь Сапожников 17 дней ждал погоду, прежде чем совершить восхождение. А мы не только не имели время на ожидания, но и абсолютно не подготовлены к восхождению. Нет ни ботинок с триконями, ни капроновой веревки, ни касок, ни самых элементарных приспособлений. Ведь не полезешь же на Белуху в рабочих ботинках с геологическим молотком в руках. Я говорил, что никто с нас не взыщет, если мы обойдем ледники.

Шарковский возражал мне, говоря, что хотя формально с него и не взыщут, но как геолог он не может допустить такого пробела на карте (их площадь 200—250 кв. км.).

Съехал на «пятой точке»…

И вот теперь, не получив по голове сорвавшемся камнем в ущелье М. Кокколя, чудом, как он сам говорил, уцелев, скатившись по снежному склону (ехал на «пятой точке» и толкал впереди себя лавину), безуспешно пытаясь пройти по Берельскому леднику, он практически пришел к выводу о невозможности работы в этом районе при сложившихся обстоятельствах. Подобной истории не было еще прецедента и я не знаю, чем все кончится. Налицо пока следующее:

1. Июньский план рухнул.

2. Очерк «Белое пятно» также трещит, т.к. мало того, что я не взойду на Белуху, мы еще просто можем отступить отсюда ничего не сделав. Белое пятно так и останется белым – какой же смысл тогда в моем очерке.

3. Дождь не думает переставать, снег стаивать, а высота у нас от 2500 до 3000. Не ожидает ли весь наш сезон участь июня?

25.06

В 10 часов распогодило и мы вышли в маршрут по М. Кокколю. Мы – это Шарковский, Женя, Олег и я. Половину пути прошли вместе, потом разделились. Шарковский и Женя полезли на гору, а я и Олег пошли правым бортом М. Кокколя. Обнажения по нашему маршруту были только на крутых обрывистых склонах и мы, как наши славные предки, карабкались на четвереньках вверх-вниз, опять вверх, а над нами, словно в насмешку, пролегала хорошая дорога. Мы вернулись в лагерь в седьмом часу. Нас встречал отрывистым лаем Индус, да Гапонов нехотя вышел на крыльцо. Вскоре он попросил у меня уделить ему несколько минут – он хотел со мной посоветоваться и просмотреть на его подсчеты по общественному питанию. Я нашел там несколько существенных ошибок. Гапонов полез «в бутылку».

Ведя дневник, я давно хотел сделать обобщающие записи о тех, с кем мне ежедневно приходилось сталкиваться, да как-то не получалось. То я уставал, записав события дня, то просто не было повода. Теперь есть повод поговорить о Гапонове. В нашей партии он выглядел «белой вороной». Ни чего не умеет, ни к чему не приспособлен. Своими функциями он считает передачу приказаний от начальника рабочим. Его приятелем в партии является Сизов.

– Очень уважаемый и авторитетный человек, – отзывается о нем Гапонов (Сизов – это человек!). Сам Гапонов очень невысокой культуры. Его главными атрибутами в городе являются – велюровая шляпа, макинтош и «министерский портфель». Его остроты примерно такие: «50% наших доцентов говорят портфель» (ударение на первом слоге). До сегодняшнего дня мне Гапонов представлялся двояко: с одной стороны, не приспособленный и ни к чему не пригодный человек, с другой – я видел в нем энтузиазм, желание идти в маршрут, желание что-то сделать. Но, первые же столкновения с трудностями – маршрут с Шарковским на Берельскую морену в дождь и подсчет стоимости котлового питания, вскрыли для него самого его неприспособленность к жизни и работе партии и он спасовал, принял решение уволиться и уехать к своей велюровой шляпе. Жалкое ничтожество! Конечно, куда спокойней сидеть за 300 рублей в почтовой конторе, перебирая ничего не говорящие бумажки, а потом одеть макинтош и воображать, что он человек. Ничтожество и еще раз ничтожество. И еще одну черту я подметил у него. Когда я ему сказал, что ему будет трудно материально, он ответил, что найдутся люди, которые помогут ему. Насколько я понимаю, он неоднократно (и безвозмездно) пользовался такой помощью. Иждивенчество мне также претит, как трусость и малодушие. И черт с ним, перейдем к другим делам.

Вернулся Шарковский. Злой и угрюмый. Он с Женей не прошел маршрут, мало того, чуть не угробился. Они сорвались на снежнике. Рассказывает, что все вершины, все кары забиты снегом. Пройти невозможно. Как же работать? Словно подтверждая его слова, вернулась Таня.