Надежда Васильева - Страхи соло

Дома меня неизменно встречает всеобщее ликование. Основатель этой доброй традиции – Кларенс, любящий меня с трехнедельного возраста бескорыстно-безмерной собачьей любовью, страдающий в голос, когда я ухожу и безумствующий от счастья, когда возвращаюсь, пусть я только на минуту отлучалась – мусор выносила. Позднее к празднику в прихожей со всей своей нежной и деликатной душой присоединилась прелестная Флоренс. Богдан не оставался в стороне, по-моему, из-за искренней ревности. А папа наблюдал всю эту возню, потому что иначе он бы выпадал из нашего крепкого круга, что представлялось ему недопустимым. В общем, от порога и до вешалки мой путь занимал приличное время, требовал серьезных усилий, маневренности и, желательно, равномерной раздачи мелких презентов.

Эти два человека и две собаки составляют мой мир. Любовь, забота, гордость, вдохновение для меня – эти четверо. И последний придурок тот, кто не понимает, что этого не мало, это – целая вселенная, более того – мое тело. Хотя есть, конечно, и друзья, и приятели, но это уже сопредельный мир. Соседи.

Сегодня, почесывая облизывающих меня собак и целуя сына, я чувствовала себя виноватой. Завтра я останусь без работы. Папа начнет снимать со счетов свои накопления, а может быть, и пенсию. Да нет, конечно, все совсем не так страшно, просто … Мне было паршиво.

После ужина, когда Богдан удалился, вернее, воссоединился со своим компьютером, а собаки улеглись у кухонной стойки, глядя на меня с восхищением и преданностью, папа неожиданно поставил на стол бутылочку дорогого коньяка. Достал наши любимые бокалы. Глаза из-под очков блеснули лукаво:

– Выкладывай.

– Тоже мне, Штирлиц.

– Кто тебя расстроил?

Я немного поломалась, для вида. Папа – моя жилетка. Я не миндальничаю с ним, откровенничаю на все сто. Может быть потому, что мы недавно стали близки, когда воссоединились под одной крышей. А это случилось после смерти мамы. Они развелись, когда мне было восемь. А девять лет назад… , нет, уже почти десять, сначала он пришел на похороны. Потом еще пару раз заглянул, а потом сказал, что хотел бы жить с нами. Со мной и внуком. Да, тогда мы остались вдвоем. Богдану было три с небольшим.

Впрочем, папа – человек неординарный. Он – писатель, и у него есть несколько довольно известных в свое время фантастических романов. Параллельно он всегда руководил каким-нибудь периодическим изданием. В последние годы зарабатывал редактированием. Сейчас тоже – время от времени. В основном, он продолжает писать, но уже не публикуется. Наверное, потому, что не может довести свои нынешние произведения до финала. Поставить точку. Я ему в душу не лезу, и вообще, не мое это дело. Но пару раз, когда он был на прогулке, сунула-таки нос в его компьютер. И была ошеломлена. Невозможные образы, небывалые, словно размытые, но живые, невероятно сильные, зримые, – миры, вопросы, чувства… Все действительно очень сложно. Но сейчас не об этом речь.

– Па, я привлекательная?

– Ну, – он поднял бровь, – зачем ты так? По мне, так ты настоящая красотка.

– Да ладно, па! Я серьезно. Я-то знаю, сколько мне лет, и в зеркале вижу то, что есть … когда в очках, разумеется …

– Не надо самоунижения. Дурацкие комплексы. Российские. Ты – это ты. И есть в тебе тот самый огонь. Опасный, провоцирующий. Ты – нерастраченная, совсем наоборот, – он запнулся, споткнувшись о мой мрачный взгляд, – Что, дело в эсэмэске, которую ты получила утром? Мне Богдан рассказал.

– Да нет. – Чего это Богдан разболтался? Неужели это задело его больше, чем казалось?

По телу разбегалось приятное тепло, и я постучала ногтем по опустевшему бокалу. Папа с готовностью наполнил его снова.

– Знаешь, если вспомнить, что утверждают психологи, с подачи невменяемого Фрейда … Ну, это, что отношения женщины с мужчинами обусловлены ее отношением к отцу… – задумчиво заговорил он, глядя мне в глаза. – Как ни крути, здесь у нас не заладилось. И у тебя по жизни не вышло ничего путного…

– Чушь! – может быть, это и прозвучало уверенно, но на самом деле я уже анализировала упомянутую идею. Среди прочих она достаточно видная, чтобы проскочить незамеченной. И, честно говоря, все может быть. В свое время я была счастлива, когда папа ушел из дома, потому что он был чем-то инородным. Или казался таким. Но я не собиралась обсуждать это с ним. – Я не считаю, что у меня ничего не вышло!

– Нет-нет! – спохватился папа, он встал, вытащил из холодильника лимон, порезал его тонкими кружочками и посыпал сахарным песком, – Я говорю не о жизни в принципе, а о мужчинах. Только и всего! О ничтожной половине человечества, без которой ты так хорошо обходишься. И представители которой, кажется, снова чем-то досадили тебе.