Александр Балашов - Камни прошлого

Лицо мраморной «Галатеи» давно уже было нелюбимым и даже постылым. Но даже бешеная скорость не помогала освободиться от чувства постоянного присутствия Марии Сигизмундовны в каждом его шаге. Скорость, за которой неизменно прилетали по почте немалые штрафы, давала только иллюзию отрыва. Убежать от самого себя и судьбы, казалось Лаврищеву, ему уже было невозможно. Да, если говорить начистоту, и не очень-то хотелось… К любому положению (даже под каблуком) человек со временем привыкает. А привычка – это наша вторая натура.

Хотя несколько раз за всю свою брачную жизнь Игорь Ильич всерьёз задумывался: а не развестись ли ему с Марией Сигизмундовной? Собраться с духом и разрубить одним махом этот гордиев узел. Что тут героического? Тысячи, миллионы людей по всему свету это уже проделали, некоторые не по одному разу… И ничего. То-то и оно, что н и ч е г о: живут, работают, платят алименты… Но потом сам себе говорил: нет, брат, Мария – женщина властная, привыкла обвинительные приговоры выносить. Судья, как пить дать, тогда отберёт у него дочь Ирину, в которой Лаврищев, пока дочка не отпочковалась, души не чаял. «Ладно, подожду, пока Иринка окончит школу, и уж тогда…» – успокаивал он сам себя.

Потом Ирина поступила в вуз. Тоже решил подождать – вот закончит свой мединститут, потом ординатуру, начнёт самостоятельно работать врачом… Всё так и случилось. Ирину Игоревну оставили работать в крупном столичном кардиоцентре, дочь нашла своё призвание в медицине. Всем было ясно, медицина – это её путь. И Игорь Ильич понимал: врач из неё получится. И, судя по доброму сердцу, очень даже неплохой врач.

Но ничего в жизни следователя Лаврищева от этих провалившихся от удручающего бездействия переворотов (как незабвенное ГКЧП) не изменилось. Так и не решился он топором, с одного маху, разрубить давно поржавевшие цепи Гименея или – как его? – этот чёртов гордиев узел. Банально, но это именно так: ко всему человек привыкает – к славе, к холуйству, к власти. К цепям – тоже.

Видно, не рождён Игорь Лаврищев был узлорубом, как его более молодые, успешные и послушные любым приказам начальства коллеги. Конформистам во все времена жилось гораздо лучше, а главное – легче, чем нонконформистам. Это Лаврищев за годы работы в следственных органов испытал на собственной шкуре. Конформисты обладают гибким умом и сообразительностью. Возбудить уголовное дело против предпринимателя N? Да никаких проблем, пожалуйста, уважаемый Иван Иванович! Ваше слово – закон, ваша благосклонность – лучшая награда.

А что же наш отечественный нонконформист, то есть полная противоположность «человеку гибкому», легко гнущемуся перед теми, кто хоть на ступеньку да повыше него самого стоит на общественной лесенке? Он далеко не дурак, он общителен, доброжелателен, не склонен осуждать, но страсть как любит иметь своё, – и не дай Бог, отличное от мнения начальства! – мнение. Ум нонконформиста не гибок. Как, впрочем, и спина. Он упрям и не крутится, как флюгер, при малейшем колебании ветра. Такие «негибкие» и «невертлявые» водились в России во все времена, как до реформ, так и после них. Во всех общественно-экономических и политических формациях. И очень редко этот тип людей в «табеле о рангах» занимал верхние строчки. Русский чиновник, получив хоть минимальную власть над ближним, даже если он не берёт взяток (во что, признаться, верится с трудом), устоять против лживых, но таких сладких слов, ужимок и прыжков подхалимов и лизоблюдов не в состоянии.

Тех, кто имеет своё мнение, по железобетонному мнению вельможи, – просто опасен. Наверное, именно поэтому Фёдор Достоевский утверждал, что «для человека нет ничего труднее собственного мнения». Трудно его сформулировать, постоянно поддакивая власти, но ещё труднее – отстоять его. Хотя бы перед своим гладеньким и гаденьким альтро эго, «вторым я».

Мария Сигизмундовна ещё в начале своей судебной картеры благоразумно отказалась от роскоши иметь собственное мнение. Советский судья и собственное мнение – две вещи несовместные (слово из активного словаря А.С.Пушкина). Это золотое качество очень нравилось начальству по всей вертикале: от молчаливого низа, середины и самого верха правящего «перпендикуляра». И разве могла стерпеть это самое «собственное мнение» у своего мужа, следователя по особо важным делам Игоря Ильича Лаврищева? Вопрос риторический.