Константин Шахматский - Неуловимая бестия

– Ты что, доктор?

– Ежели задача доктора докопаться до источника инфекции, то моя работа следователя – раскопать все факты до единого. Похоже, не правда ли?

Софья Карловна пожала плечиком.

– Напрасно иронизируешь. Мне, к примеру, совсем не смешно. Не так давно допрашивал я одного подозреваемого. Пытался разузнать что-нибудь на счет одной старухи-мошенницы. Раньше я подозревал ее в распространении фальшивых ассигнаций и заговоре. Теперь же этот Шалаевский, так его фамилия, наговорил мне, что старуха к сему не причастная, а вся вина ее в том, что она деньги обменивает на бриллианты и золото. А как накопится у нее с избытком – в землю закапывает.

Софья Карловна недоверчиво фыркнула.

– Не веришь мне?

– Нет.

– Напрасно. У Шалаевского на допросе пена изо рта пошла. Такое трудно симулировать.

– Опять подследственных бьешь?

– Нет, что ты, Софья Карловна!

– Врешь, негодяй.

– Честное благородное.

– Тогда не знаю.

Салтыков поднялся с диванчика и подошел к столу, за которым сидела женщина. Опустившись рядом на стул, произнес фразу, глупее которой и выдумать невозможно:

– Я тут подумал: а что, ежели бы я нашел этот клад и отдал тебе, …ты бы любила меня чуть больше обычного?

– Глупый ты, – отвечала та, – Разве можно купить любовь. Разве только привязанность.

Сказав так, Софья отпрянула. В глазах ее читался ужас и недоумение. Она словно бы очнулась от наваждения.

– Ты опять? У тебя есть девушка! Вот женишься, и ей отдашь. И вообще – не морочь мне голову!

– А что, – проворчал Михаил, – Вот было бы здорово! И прощение Государево получить, и разбогатеть. …Хотя, тогда можно и не жениться.

Так вот для чего нужны деньги! Оказывается, все очень просто: деньги – это свобода. Не нужно строить карьеры, не нужно обзаводиться семьей, не нужно оправдываться перед кем-либо. Да и всемилостивейшее прощение, в таком случае, ни к чему. Оно само превращается в приятное дополнение. Как рюмка хорошего коньяка за обедом.

Аверкиев не стал прятать чемодан с золотом на своей старой квартире, а отдал большую его часть на хранение дворничихе, пообещав солидное вознаграждение. Верил ли он в честность Анюты? Конечно же, нет. Баба, есть баба. Но других вариантов не было. Если она из любопытства и залезет в чемодан, – думал Иван Александрович, – наверняка побоится кому-нибудь рассказывать. Ну, заныкает пару монет. Ничего страшного.

И в самом деле, после обыска на квартире коллежского асессора, в ходе которого Анюта присутствовала в качестве свидетеля, дворничиха заподозрила неладное, и когда жандармы ушли, справилась о содержимом оставленного на ее попечение чемодана самым естественным способом – открыла, и заглянула что там.

Ах, батюшки! Первоначальный испуг сменился нескрываемой радостью. Наконец-то в ее беспросветной жизни наметилось долгожданное облегчение. Они с пьяницей-мужем едва сводила концы с концами, а еще дети, которых и обуть, и накормить. Вряд ли Иван Александрович заметит нехватки маленькой денежки, – подумала Анюта, и взяла из чемодана четыре монеты. Она хоть и дура была, как говаривал ей мужик, но цену золота знала. Даже на один золотой можно много чего прикупить. Она крепко зажала в кулаке сокровища и побежала в лавку к Никите Петровичу.

Толстый как самовар Никита Петрович, увидав запыхавшуюся Анюту возле своего прилавка, упер руки в боки и грозно рявкнул, преграждая ей путь:

– Чего тебе!? Я в долг отпускаю! Ты за прошлый раз еще не расплатилася.

– Расплачусь, родненький, – отвечала с поклоном Анюта, – Вот тебе и за прошлый раз, и за нынешний.

При виде лобанчиков, лицо лавочника сделалось более округлым и засияло всеми цветами радуги. Взяв с прилавка дукат, он взвесил его на ладони и повертел в обе стороны, недоверчиво рассматривая. Кажись, настоящий.

– Ты где взяла его, дура? – спросил он как можно строже, – На дороге нашла? У тебя ж отродясь таких денег не было.

– Нашла, Никита Петрович, – соглашалась дворничиха, – Да тебе-то что. Дай мне лучше за него канифасу отрез, да аглицкого сукна дай. А еще ситцу и бархата дай самого лучшего. И смотри, с бумагой не жадничай, – заверни как полагается.

Анюта быстро тараторила, продолжая список жизненно важных товаров, а лавочник, фыркнув, полез доставать.

– Да не части ты! – ворчал он, – Помедленней.

Из лавки дворничиха выходила раскрасневшаяся и довольная.

– Пойдем, касатик, – кивала она мальчику, выносившему следом за ней кучу перевязанных бечевкою свертков.