Елена Лазарева - Мятежные ангелы

Это сейчас забавно вспоминать, как я трудился разносчиком пиццы, курьером, почтальоном, репетитором – словом, брался за любую подходящую работу. А тогда мне было совсем невесело. Стоило немалых усилий совмещать эти подработки с успешной учёбой, которой нельзя было жертвовать – ведь именно она служила единственным оправданием моим «странностям». Моя индульгенция… Я появлялся дома совсем ненадолго – в основном, чтобы поспать, чем давал повод подозревать меня во всех смертных грехах. Эти частые отлучки в комплексе с моим экстравагантным видом возводили моё семейство в глазах местной религиозной общины в ранг святых. Да отец должен был молиться не за меня, а на меня – если б не сын-грешник, с его репутацией человека сомнительного рода занятий о таком можно было бы даже не мечтать. Естественно, я своего добился. Мне всегда непросто было побуждать себя к активным действиям – по жизни я, скорее, созерцатель, чем деятель. Но если уж в голову что-то взбрело – остановить меня не смогло бы ни цунами, ни снежная лавина, ни ядерный взрыв.

Помню в мельчайших подробностях тот день, когда моя мечта наконец-то осуществилась, и я приобрёл вожделенный синтезатор. Оставалась одна проблема: как объяснить его появление родителям? Обманывать я не умел, да и не хотел. Ангел предлагал хранить пока покупку у него, но это лишило бы меня возможности наслаждаться процессом творчества – ради чего, собственно, я всё это и затеял. Решил на свой страх и риск забрать инструмент домой. Как всегда, родители не сразу заметили его появление, на сей раз превзойдя самих себя – опомнились только на второй день.

– Иди сюда, – скомандовал отец тоном, не предвещающим ничего хорошего. Я как раз собирался в школу и уже был одет. – Где ты это взял?

– Купил, – спокойно ответил я.

– Откуда у тебя деньги?

– Заработал честным путём.

– Заработал? – его лицо побагровело, взгляд был полон отвращения и ненависти. – Ты так низко пал, что не стыдишься в этом признаваться?

– Ты, который всегда твердил нам о необходимости трудиться, находишь работу постыдным занятием? – я вызывающе отбросил с лица волосы, глядя ему прямо в глаза.

– Посмотри на себя – ты похож на дешёвую шлюху! Думаешь, я не догадываюсь, где ты берёшь деньги на свои мерзкие тряпки? А теперь ещё и это… Ты перешёл все границы! – он больно схватил меня за плечо и резко дёрнул.

Мне стало обидно до слёз – я вспомнил, как много и тяжело работал, чтобы собрать необходимую сумму, и изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться при этом человеке, который меня предал. Отец, ты вообще понимаешь, что говоришь? Разве я хоть раз своим поведением или поступками давал повод такое думать обо мне? А ведь когда-то, нет, не так уж давно, вы с мамой были для меня главными людьми. Помнишь, когда мне было четыре года, случилось наводнение? Меня тогда унесло волной, я оказался выброшен на берег в незнакомом месте, и первым моим чувством был страх вас потерять? Этот эпизод долго преследовал меня в кошмарных снах. А сейчас я мечтаю лишь об одном: никогда больше тебя не видеть и не слышать. Неужели ты не понимаешь, что сейчас мы утратим друг друга навсегда? Почему ты меня не слышишь?!

Впрочем, нет. Вы ведь оба – ты и мать – предали меня не сейчас, а куда раньше. Я был совсем маленьким – года три, не больше. Меня заставляли съесть очень невкусный суп. Он был густой, тягучий, с противными кружочками застывшего жира. Я отпирался, давился слезами, был на грани истерики. И тогда мать заявила: «Если ты немедленно это не съешь, мы больше не будем тебя любить». И отец ей поддакнул. Я был в шоке: как мои родители не будут меня любить из-за какого-то мерзкого супа? Неужели, для них еда важнее, чем я? Это не укладывалось в моей детской голове. Я просто впал в ступор – сейчас бы сказали «завис» – и молчал несколько дней. Они даже обижались на меня, ругали – похоже, так и не поняли, почему так вышло. Наверное, именно тогда была оборвана тонкая, хрупкая, но очень важная ниточка, соединяющая нас. Тогда меня просто предали, а сейчас собирались уничтожить. Вероятно, тому, кто однажды уже пошёл на предательство, легче решиться на убийство.

Мы стояли друг напротив друга. Он – коротко стриженный, небритый – типичное воплощение того, что в обществе принято называть «настоящим мужиком». И я – со своими волосами, которые отросли уже ниже пояса, в пёстрой шёлковой рубашке с широкими рукавами и узких чёрных бархатных штанах, которые его особенно бесили: отец с презрением говорил, что в них я похож на «бабу»…