Екатерина Исакова - Крысы кошкам не друзья

Он его вынул и всунул руку глубоко внутрь образовавшегося отверстия. Оттуда парень достал пакет с небольшим количеством денег и документами. Среди прочих выглядывали краешки СНИЛСа, паспорта, свидетельства о рождении на имя Петербургского Льва Павловича с прикрепленной фотографией, где смущенно жмурился он самый, поприветствуйте, который до незаконного проникновения в квартиру ограбил прохожего, а после уносил ноги от полиции по мокрому осеннему асфальту. Парня, на самом деле, звали Львом, а лет ему было семнадцать. Не предугадаешь просто так, в кого смог вырасти щуплый болезненный ребенок с фотографии. А правда в том, что Левушка превратился в довольно рослого юношу, бледнокожего; волосы его почернели с годами; черные густые брови теперь особенно хорошо подчеркивали его миндально-желтые глаза. Все также худоват, недокормлен, может быть, мало сока, или жилистый ловкач? Всю его левую руку занимали татуировки, набитые с полгода назад одним из друзей друзей через два рукопожатия, начинающим татуировщиком. Руку, начиная от кончиков пальцев, а заканчивая плечом, сплошь усеяли разнообразные рисунки: тут тебе и пасть дракона, извергающая пламя, дикие лошади, гроб с крестом, лицо девушки, намулёванное во время скоротечного романа. На пальцах красовались пять рисунков: пчела, гусеница, божья коровка, муравей и бабочка. Трудно сказать, какой смысл закладывали в тату: их было настолько много (переборчик), и все они были так не похожи друг на друга, что рвалась связующая нить.

В пакете, помимо документов, пряталась пачка денег. Она совмещала в себе разные банкноты, тысячные и пятитысячные, какие-то пыльные, другие в грязи, третьи – в запекшейся крови. Каждая купюра прошла долгий путь прежде, чем попасть в руки Льва. Достав из свеженького коричневого кошелька пару сотен, вор-карманник запихнул их к подружкам, а затем убрал пакет обратно в дыру-хранилище и вставил на ее место кирпич.

Выйдя из ванной, Лев направился в единственную комнату, транслировавшую свет. В действительности, в небольшую спальню с кладовкой и запаянным намертво решетчатым окном. Войдя в нее, справа натыкаешься на высокий стеллаж, от и до заставленный книгами, всевозможными коробочками с нитками и бусинками, ленточками. Книги же, в основном, хранились медицинские. Если облокотиться на косяк и посмотреть прямо, то перед глазами всплывет еще один шкаф, на этот раз с одеждой. Через приоткрытую дверцу видно, что вещей там не так много, но средь стопок простыней и халатов выделялась черная цигейковая шуба пошива времен тридцатилетней давности. Хоть и ясно, что ее никто не носил уже лет десять, а половину меха съела моль, шуба являлась, пожалуй, ценнейшей вещью в захудалой квартире.

Рядом со шкафом, у окна, стоял телевизор «Зорька», показывавший всего два канала: один новостной, работавший с такими помехами, что ведущий не был виден, а слов его было не разобрать; второй канал рассказывал о возникновении римской империи. Он и был включен. А тот слабый свет, исходивший из комнаты, как раз производил телевизор.

Не оставим без внимания стены, увешанные картинами, плакатами, мозаиками. Среди них всех выделялся портрет старика, сидевшего на стуле. Картина была выполнена в темных оттенках, поэтому с выключенным светом нельзя было точно определить, какой породы мужчину изобразили на портрете: смеялся ли он или грустил, может, злился, или наоборот, очень радовался чему-то. Картина, вторая по ценности вещь в доме, являлась предметом гордости хозяев. А висела она слева от двери, ведущей в кладовку, как раз над изголовьем старой чугунной кровати, на которой, в тот момент, лежало единственное живое, если его можно назвать таковым, существо, обитавшее в этой квартире.

Маленькое, пропорционально месту обитания, скрючившееся тело, укутанное в два одеяла и подложившее себе под голову несколько пуховых подушек. Кровать вместе с бельем и ее обитателем покрывал слой пыли. Равные по толщине слои покрывали все поверхности в этой комнате. Если бы не факт присутствия запаха от стухшего яйца вперемешку с потом и мочой, ароматом, будто исходившим из пасти кошки, только что отобедавшей мышью, то закралось бы предположение, что здесь вообще никого не было. Но все же хозяин у этих книг, картин и одежды имелся – старуха, пережившая революцию, две войны и появление смартфонов. За ней насчитывалась сотня отпразднованных дней рождений и столько же пропущенных, хотя точное установление ее возраста складывалось в проблему: тело было не видно, лишь выпиравший из-под одеяла скрюченный длинный нос и приоткрытые глазенки-ягодки выдавали присутствие человека. Кто-то подумает, что она умерла, ведь вонь, исходившая от постели, подтверждала гниение клеток. Но старуха была очень даже живой и, если можно так выразиться, еще более-менее в своем уме. Звали лежачего больного Марийоной Вайтонис, литовка по происхождению.

Читать дальше