Владислав Зубченко - Рождённые огнём. Первый роман о российских пожарных…

– Нечего мне сказать, Ваше благородие, – отвернулся к стене Макар. – Не было – вот Вам слово моё.

– Ну, гляди, твоя воля, – разозлился на него офицер. – Значит, пойдёшь на каторгу, надолго пойдёшь!

– А, один чёрт! – махнул здоровой рукой Дорофеич. – Вяжите, коли так.

Городничий ушёл ни с чем, а к Макару снова прильнула Анна, заботливо поправляя повязку на его ранах.

– Да на что я тебе калека? – удивился опять пожарный. – Мне теперь и службы-то не видать. Да хоть и в острог – всё одно. Эх, братцы!

– Не бывать этому, – вдруг сказала Анна, и Макар поразился твёрдости её голоса. – Я тебя выхожу, и каторги не будет, и служить ещё будешь.

– С чего бы тебе так знать про это?

– Не пытай, но знаю точно…

Самого Захара Дегтярёва третьего дня перевели со съезжего двора на новую гауптвахту, что на набережной, и посадили в камеру. Допросы с пристрастием и битьём в зубы ничего не дали. Захар твердил одно.

– Не я это, богом клянусь, подбросили, окаянные, червонцы мне эти. Не возьму вины на себя – на что мне за других каторгу тянуть. А отправите – перед богом ответите, бог всё видит…

Захара снова били, но вскоре полицмейстер отчего-то распорядился прекратить допрос и отправить арестованного на гауптвахту немедленно. Захара били в жизни много. Сначала пьяный отец брал всё, что попадало под руку и бил своего Захарку за любую провинность нещадно. Жена просила пощадить сыночка.

– За что ж ты его так, или не любишь вовсе? – плакала она.

– Не лезь, не твоё бабье дело это, – ворочал пьяным языком муж. – Я ему такую науку дам, что век помнить будет, как родителя почитать надобно.

Позже Захар сам попросился в рекруты, чтобы уйти от ненавистного отца. Ему было жалко мать и сестру, но он ушёл однажды по пыльной деревенской дороге прямо на войну. Он надеялся выжить, чтобы вернуться и быть в силах что-то изменить и поправить. Но в первом же своём бою попал в черкесский плен, где просидел в яме долгих три года. Его избивали до полусмерти, почти не кормили, и Захар Дегтярёв много раз прощался с жизнью, пока не решился сбежать. Ранним утром он чудом выбрался из ямы, задушил сторожа и бежал пока было сил. Его искали, пускали по следу страшных жестоких алабаев, ломавших спины человеку в один прыжок. Но ему свезло – на второй день Захара, обессилившего и загнанного, словно зверь – подранок, подобрал казачий разъезд…

Обо всём этом Захар вспоминал, свернувшись в клубок на промёрзшем арестантском топчане, то и дело хватаясь рукой за ноющую от холода раненную ногу.

– Не привыкать, обойдётся, вот доченьку бы разок ещё увидеть только, – думал он, и слеза наворачивалась ему на глаза.

Прежде чем попасть на службу в Оренбург, Захар успел жениться на одной из крепостных девушек. По такому случаю великодушный барин даровал ей вольную, и они направились в город, где Дегтярёв и подался в пожарные служители. Пять лет назад жена родила ему красавицу – доченьку Настю. Захар, который с детства познал столько жесткости, вырос человеком очень добрым и любящим, прощавшим каждого. Настю свою он любил больше жизни и сейчас тосковал по ней, зная, что может никогда её не увидеть. И от мыслей этих ему не спалось – чудилось, что Настя стоит у зарешёченного окна его камеры и ждёт, когда её батяню отпустят домой…

А вот и зима на исходе. Февральское солнце в Оренбурге обманчиво. То согреет, выглянув из-за туч, то обдаст лютым морозом. Но скоро, скоро… В эти самые дни Дорофеич, к несказанной радости товарищей и кота Кузьмы, вернулся на службу. Покалеченная рука его была ещё забинтована, но поверх повязки он приспособил кожаный чехол.

– Вот что, братцы, от руки моей осталось, – показал Макар свою клешню товарищам.

Кузьма уже ластился к Дорофеичу всем своим кошачьим телом, держа хвост трубой. Тот поднял его и уткнулся носом в усатую морду. Кузьма, не ожидавший подобных ответных чувств, заёрзал, словно от неловкости, но на всякий случай уцепился когтями за суконную шинель Макара. Появившийся Бодров позвал Дорофеича к себе и, внимательно рассмотрев руку, задумался.

– А управишься у насоса-то теперь, а?

– Ваше высокоблагородие, я уж всё придумал, как буду, – уверенно ответил Макар.

– Сможет, он сможет, – подумал про себя брандмейстер. – А то куда ж его? Кому он нужен будет? А к ремонту ещё помощника ему определим. Сможет…

В один из таких февральских дней казачий вахмистр Григорий Попов, разругавшись с женой вдрызг, поджёг от злости свой собственный дом, что в Форштадте. Пламя схватилось быстро. Обоз примчался через полчаса, увязая по дороге в тяжёлом, набухшем от дневной оттепели, снегу. Попов же, завидев пожарных, вышел навстречу обозу с шашкой и стал показывать чудеса фехтования, перебрасывая клинок с руки на руку, крутя его так, словно превратил шашку в железный веер.