Владимир Маталасов - Гипербола жития. Авантюрно-приключенческий роман-фэнтези

– Ну не томи, Абрамыч! – после недолгого молчания, проведённого в долгих раздумьях, выдал на-гора Манюня.

– Ладно, так уж и быть, скажу. Только под большим секретом. Смотрите же мне, не вздумайте проболтаться кому-нибудь.

– Пардон, уважаемый, пардон! Разве что под столом, – заплетающимся языком поспешил заверить Кеша.

– Ну-у! – повисло разноголосицей в воздухе. – За кого вы нас принимаете, Иван Абрамыч?!

– Смотрите же мне! – Он погрозил сообществу скрюченным пальцем. – Так вот. В часы досуга, то есть в свободное от работы время, этот почтенный гражданин, и порядочный семьянин, декан факультета есть ни кто иной, как рядовой карманник и обыкновенный картёжный шулер средней руки.

Окружение невольно прыснуло со смеху. Кеша смеялся дольше всех, аж с прихрюкиванием, чем ещё больше раззадорил и рассмешил публику.

– Не верите, и не надо! – обиделся Иван Абрамыч. – Я думал поведать собравшимся об его изобретении мирового значения в области выращивания сельскохозяйственных культур, а вы ржёте как хряк с мерином. Тьфу! Противно смотреть и слушать. Пошли, Манюня. Нам здесь, тем более в этой компании, делать больше нечего. Да к тому же мы с тобой сегодня порядочно поизрасходовались.

– Да не серчай ты, Абрамыч. Не принимай близко к сердцу убогость нашу серую и неграмотность. Что с нас возьмёшь? – попытался успокоить его один из садоводов-любителей.. – Ты лучше расскажи в чём вся соль изобретения, а за нами не пропадёт.

Садовод Пыжиков заказал ещё по две порции пива на всю честную компанию, извлёк из внутреннего кармана пиджака поллитровку, разлил в маленькие пластмассовые чашечки из-под кофе и, несколько осоловевший, обратился к Бабэльмандебскому:

– С вашего позволения, голубчик, разрешите я вас троекратно…

– Извольте! – молвил тот, подставляя испрашивающему поочерёдно обе щеки, а затем уж и темечко.

– Премного благодарен! – Пыжиков икнул, родив затяжную отрыжку. – Слушаем тебя внимательно, голубь ты наш сизокрылый. Ну, давай, выкладывай, что там такого особенного изобрёл твой приятель.

– А изобрёл он то, что и изобретением-то тяжело назвать, – начал Иван Абрамыч. – Это скорее всего научное открытие мирового масштаба. За него, на днях, он Нобелевскую премию получил, а свидетельство на изобретение отдал мне на хранение. Грозился мне двадцатью пятью процентами за консультации. А уж как я отказывался, как отказывался… Призывал небо в свидетели, что Сорбонов не кончал.

– Зато, наверное, на пианинах играете, – прозвучало коварное предположение.

– Да какое там! Я больше на гитарах. Так вот. Всё дело в том, что вывел он – под моим руководством, – особый вид растения под названием «Древо Жизни». Это такое фруктово-ягодно-овощное дерево, высотой до двадцати метров, у которого на каждой из веток растёт свой, строго определённый вид овоща, фрукта или ягоды. Ну, например, только представьте себе: на самых нижних ветках растут на одной – арбузы, на другой – дыни, на третьей – тыквы, на четвёртой – кабачки, и так далее. На ветках, что повыше, растут более лёгкие плоды – яблоки, груши, помидоры, огурцы, бананы, абрикосы, персики, грецкие орехи, бобовые, черешня, вишня. Вершину же дерева, как правило, венчают клубника с малиной и смородиной. Представили?

– Представили! – повисло в воздухе, хотя трудно было представить себе подобное зрелище.

– Тогда, наливай! – заключил Иван Абрамыч.

Выпили ещё по пятьдесят, запили пивом и закусили ракообразными за счёт расщедрившихся садоводов-любителей, пытавшихся подобным образом выведать «ноу-хау» изобретения.

Слова рассказчика каждый воспринимал по-своему: кто с недоверием, кто с нескрываемым интересом и любопытством. Манюня же Чубчик – с иронией и белой завистью. Кто-кто, а он-то уж прекрасно понимал к чему весь этот цирк: обстоятельства требовали средств к существованию, а их как раз-то и не было. Требовалась выдумка. Поэтому Иван Абрамыч, работая своей головой, как любил он говаривать, загребал жар чужими руками. Во всяком случае, окружение, затаив дыхание и внемля повествованию, ждало развязки.

– Но и это ещё не всё. Самое интересное впереди. Теперь вступает в действие мощная корневая система, – и… Абрамыча понесло. – Она состоит из центрального и множества – от пятидесяти до ста, – боковых ползучих корней, стелящихся параллельно поверхности земли на глубинах от тридцати до пятидесяти сантиметров и тянущихся на расстояния до двадцати метров, не менее. Центральный корень – полый, как труба, – уходит строго вертикально вниз, пока не достигнет артезианских глубин. По центральному отверстию корня артезианская вода самовытесняется вверх и, через множество малых естественных отверстий в основании дерева, осуществляет полив и орошение земли, прилегающей к дереву.