Барон ушёл, а Тсуни так и остался сидеть на полу возле двери своего повелителя. Ему было очень страшно, и озноб колотил его так, словно парня одолела «нильская лихорадка». Жестокость была ему не в диковинку. Здесь все жили этим, и всё наполнено было ощущением опасности и предчувствием боли. Для таких, как он – в первую очередь. И даже то, что он был в ошейнике с клеймом Огненной Розы, и, стало быть, защищён опасной властью Плектра, ещё не гарантировало полной безопасности. Снова и снова находились желающие ухудшить его жизнь, и причём самыми грязными способами. Он боялся этого. Он почти всегда боялся: и в прошлом, и сегодня, и завтра, наверно, тоже будет бояться. Тсуни считал себя трусом и презирал своё малодушие. Он ненавидел это и мечтал доказать всем – и самому главному человеку в своей жизни, и каждому встречному рукастому мужлану, что способен на поступок, что не слабак и не тряпка. И почти никогда ничем хорошим это не заканчивалось. К этому он привык, хотя бояться не переставал. Но вот сейчас всё могло обернуться по-настоящему плохо, и даже хозяин не сумел бы помочь ему. Если Барон сломает ему шею, то никакая сила не сможет его воскресить. А в глазах Сатрапа было такое зло, такая жадная ненависть, что Тсуни мгновенно понял: он сейчас может умереть! И ему стало так страшно, что он уже почти готов был закричать, заплакать, начать умолять о пощаде, но… Он просто смотрел в распухшую рожу Барона, и ждал. Ждал, когда тот задушит его, или сломает шею, или сначала поиграет с ним, а потом забьёт насмерть. И лишь тогда Сатрап смог бы пройти в комнату его господина, Плектра Огненная Роза. Только переступив через его труп. В тот миг Тсуни ни о чём другом и думать не мог, и решимость оградить своего господина от грязных лап Сатрапа придала ему сил – он выстоял в этой схватке. Всё кончилось. И теперь, когда Барон убрался туда, откуда пришёл, юноша почувствовал невыносимую тяжесть, что придавила его к полу и не позволяла встать на ноги. Он даже закрыл глаза и уткнулся лицом в колени: можно попытаться притвориться спящим, и тогда незачем будет вставать. Ему хотелось сейчас просто сидеть и ждать, когда Рейза Адмони очнётся и позовёт его. Только бы Барон не вернулся! Но вот рядом зашуршали шаги, и Тсуни так напрягся, что почувствовал боль в животе. Только не это! Второй раз ему не одолеть старого похотливого козла! А человек остановился рядом со сжавшимся в комок пареньком и положил ему лёгкую ладонь на голову, погладил волосы.
– А ты не так прост, как кажешься; да, детка?
Голос звучал странно, будто сквозь сжатые зубы, да ещё заметно пришепётывал – очень неприятно и довольно пугающе. Но сейчас Тсуни даже обрадовался этому голосу. Вернее, он был рад, что это не Барон вернулся, а всего лишь Хагай выбрался из своего укрытия. Юноша облегчённо перевёл дух, поднял глаза на Хагая и фальшиво засмеялся:
– Ты напугал меня! Я даже забыл, что ты там. – Он кивнул головой за тяжёлую портьеру, скрывавшую боковой вход в покои Плектра. Хагай пришёл за четверть часа до этого, а с появлением Барона шустро спрятался за занавесу, предпочитая не объяснять хозяину, какого дьявола он здесь делает. – Ты тихий!
– Нет, милашка, это ты тихий! Не ожидал, не ожидал.
Хагай опустился на корточки рядом с Тсуни и немигающее уставился ему в глаза – юноше стало неуютно от этого змеиного взгляда.
– Я-то привык думать, что ты всего лишь хорошенькая куколка, и всё, а ты, похоже, себе на уме, да?
– Ты это о чём?
Тсуни искренне удивился его непонятным словам, и это не укрылось от Хагая. Он усмехнулся, некрасиво и пугающе растягивая рот в подобии улыбки.
– Не понимаешь? Чистая душа, наивный ребёнок, так ведь? И по своей наивности ты наверно думаешь, что можешь так запросто залезть к нему в кровать, и тебе ничего за это не будет? – Он вытянул холёную руку, украшенную перстнями, к Тсуни, и взял его за подбородок, а потом вдруг резко сжал пальцы – юноша даже тихонько вскрикнул от боли и неожиданности. – Уж не собрался ли ты перебежать мне дорожку, милый? Я конечно люблю тебя, и ты это знаешь, но не позволю наставить мне рога! Лучше не делай этого, детка: я ведь и правда умею быть жестоким!
Вот в этом Тсуни не сомневался. Мстительность и беспощадность Хагая вошли в поговорки среди местной братии, и сам юноша не раз имел возможность убедиться в этом. В самый первый раз, когда фартовая игрушка Барона, рыжая увечная шлюшка по имени Хагай решила показать себя настоящим мужиком и, словно этбайский дикарь, набросилась на паренька, он думал, что ему пришёл конец. Было очень больно и очень унизительно, да и страшно в добавок. Но он тогда стерпел грубые выходки своего самозваного любовника – мучителя, а потом терпел ещё и ещё. Он даже научился спокойно принимать всё это, и даже сам уже мог проявлять настойчивость – это нравилось Хагаю. Прошло то время, когда он жадно подбирал крохи за другими. Теперь ему достаточно было только щёлкнуть пальцами, и он получал желаемое. Его боялись, перед ним заискивали. С тех пор, как сам великий и ужасный Сатрап Бар – Арон сделал его своим любимым наложником, он имел предостаточно благ и удовольствий, в том числе и сладких ночей в объятиях властительного любовника. Ему всего хватало, но, впервые увидев этого златовласого мальчишку, он вдруг с каким-то бешенным остервенением захотел его и накинулся на эту жертву, как хищная гиена. Паренёк быстро сломался, и теперь Хагай частенько развлекался с ним, надеясь только, что хозяину будет на это наплевать. Вот и сегодня он, пользуясь тем, что хозяину не до него, да и вообще ни до кого, тихонько пробрался в покои Огненной Розы, чтобы развлечься с этим никчёмным дурачком, любимой собачкой Плектра. И застал такую интересную сценку. Вот это неприятный сюрприз! Место фаворита ненадёжно, и в Цитадели найдётся немало желающих накинуть удавку ему на шею. А что на самом деле он мог предложить Барону? Да ничего особенного, тем более, что проклятый Рейза каким-то немыслимым способом вернулся из мира мертвецов! От одной этой мысли ему всегда становилось плохо, и он в бешенстве скрежетал вставными золотыми зубами. Сдохни, татуированная тварь; сдохни ещё сто раз, и теперь уже навсегда! Он судорожно вздохнул, подавляя утробный рык разъярённого пса. А ко всему в добавок, ещё этот маленький шлюшонок обратил на себя внимание Сатрапа, и трон под развратной задницей Хагая зашатался и затрещал. Он снова скривился в подобии улыбки: если будешь мне мешать, я лично вспорю тебе брюхо, любовничек! И, отвесив лёгкую пощёчину мальчишке, он шутливо добавил:
Читать дальше