Александр Саблин - Вредные привычки

Щёлкнул дверной замок, и в нос ударил запах мебельного салона вперемешку с запахом перегретого двигателя. Чьи-то руки сняли с наших глаз повязки и, вытолкнув из машины на каменный пол просторного, как теннисный корт, гаража, поставили лицом к облицованной белым кафелем стене.

Ювелира знобило. Я спросил, как он себя чувствует, но он лишь сжал зубы и затряс головой. Мужской голос за нашими спинами прочистил горло и приказал заткнуться. Во рту стояла такая сушь, будто не еврейский народ, а я сорок лет мотался по пустыне за Моисеем.

Минут через десять за спиной послышались чьи-то уверенные шаги, вспыхнул дополнительный свет и незнакомый мужской голос приказал повернуться.

Не знаю, что испытывал сидевший напротив нас в кресле Кондратьев (между своими Кондрат), но у меня этот спектакль ничего кроме чувства раздражения не вызывал. Переступая с ноги на ногу, рядом с Кондратьевым топтались два крепких парня, одного из которых сегодня я точно видел у музея. Так вот, оказывается, чьи это были люди.

Тяжёлый взгляд авторитета остановился сначала на ювелире, потом на мне. Серые с лёгким прищуром глаза смотрели без всякого выражения. Для человека, который не в ладах с законом, ни его крупное невыразительное лицо, ни его розовая рубашка в паре с зелёными брюками никакими особыми криминальными приметами на фоне остального человечества не выделялись.

– С Климентьевой давно знаком? – спросил он у меня.

– Три дня.

– А зачем встрял?

– Мама так воспитала.

– Ну и что мне теперь с тобой делать, наградить медалью за спасение утопающих?

– Наручники с нас сними, – без всякой надежды попросил я.

– Хочешь повторить свой подвиг?

Я промолчал.

– Браслеты с него снимите, но глаз не спускайте, – приказал Кондратьев телохранителям.

Те сняли с меня наручники и снова застыли рядом с авторитетом. Рук ниже запястий я не чувствовал.

Я кивнул на ювелира:

– И со старика тоже.

Телохранители глянули на Кондратьева, но тот не сказал им ни слова.

– А теперь расскажи, что тебя на самом деле связывает с Климентьевой? – закидывая ногу на ногу, предложил он мне.

– По-видимому, то же, что и тебя, – сказал я, – Чугунов. Это она заложила меня твоим шестёркам?

Пальцы на руках стало покалывать.

Кондратьев потёр подбородок:

– Ты знаешь, где она?

– О! – грустно произнёс я. – Я смотрю, девочка и с тобой была не до конца откровенна.

Выдерживая паузу, Кондратьев дважды провёл языком по дёснам.

– Во всяком случае, на квартире её можешь не искать, – добавил я.

– Где её нет, мы и без тебя знаем, – по-хозяйски разглядывая меня, сказал Кондратьев, – ты нам лучше скажи, где она может быть.

Мои пальцы наконец-то стали меня слушаться.

– Когда твои шустрики меня опрыскивали, я как раз над этим и работал.

Кондратьев кивнул на ювелира:

– Старик тоже в деле?

– Это ювелир, – равнодушно бросил я, – хотел у него проконсультироваться по поводу перстня.

Мышца под правым глазом Кондратьева непроизвольно задёргалась. Ювелир заёрзал. Глядя на него, я тоже забеспокоился: в таком состоянии проболтаться все равно что поделиться радостью с близким человеком.

– Ювелир, говоришь? – глаза Кондратьева оживлённо блеснули.

Ювелир дёрнул головой так, словно ему вдруг перекрыли кислород.

– Ну, тогда пусть растолкует мне, что означает такое словечко, как бикса?

Ювелир сглотнул слюну:

– Ёмкость для сбора отходов обработки драгметаллов.

– Ты смотри, – одобрительно прокомментировал Кондратьев, – похоже, он и в самом деле в этом разбирается. Что ж, и на старуху бывает проруха. Мои извинения. – Кондратьев коснулся бедра охранника. – Снимите с него наручники, приведите в порядок и доставьте куда скажет.

Охранники сняли со старика наручники и, придерживая под руки, вывели из гаража.

Кондратьев зевнул, сонно потёр глаза и, хмуря брови, предложил:

– Пивко будешь?

Во рту по-прежнему стояла такая сушь, что я был согласен даже на уксусную эссенцию.

Кондратьев поднялся и по длинному коридору провёл меня в дом. Усадил на кухне за стол, наполнил из-под крана две кружки темным пивом и, придвинув одну мне, с другой устроился напротив. После наручников и газа такое времяпрепровождение показалось мне не самым худшим вариантом.

Расстегнув на груди рубашку, Кондратьев сделал пару глотков, бросил в рот фисташку и, окинув меня взглядом профессионального портного, поинтересовался:

– Ну, и как ты думаешь, во сколько тугриков тебе обошлась твоя благородная дурь?