Сергей Самсошко - Дьявол не даёт уснуть. Ночь 1—25

Всё бежит, всё меняется, кипит, распадается на части и снова собирается в единое целое, как детский конструктор Лего.

Кстати, на моей памяти, единственный конструктор, в котором есть человечки. Помнится, в детстве мы часто увлекались коллекционированием разных привлекательных штуковин. Одно время, это были вкладыши от жвачек Турбо. На них были изображены различные элитные модели автомобилей. Притом, их было удивительно много. Всякие спортивные, представительского класса и прочие, и прочие. В другое время, мы собирали коллекции игрушек от Киндер Сюрприза. Хотя, постойте, до этого мы ещё собирали пластиковых роботов. Начиная от могущественных змеемонстров и, заканчивая обыкновенными робоподобными с головами и всё такое. Потом, это были альбомы с наклейками формата А4 – футболисты, Робокоп, Терминатор, Русалочка, и что/то там ещё, уже не вспомню. И вот после этого, наконец, игрушки из Киндера. Помню, там были коллекции акул, бегемотов, смурфиков и бездна разных игрушек, которые были, как целыми, так и в собирательном варианте. Пазлы меня, правда, тогда не слишком интересовали.

Было лето, знойное и жаркое. Мы с другом каждый божий день ходили на рыбалку. Высиживали там до глубокой ночи. Пока обеспокоенные родители не шли нас искать. Ловили, в основном, писюнят размером с пол ладони. С ними вряд ли можно было что/то серьёзное приготовить. Но мы их солили, сушили и благополучно ели.

А потом был футбол. И мы с утра до вечера гоняли мяч. Устраивали чемпионаты. Играли двор на двор или просто играли. Некоторые ходили в секцию футбола, где получали отличную подготовку с настоящим крепким и весьма тяжеловатым футбольным мячом.

А потом был бассейн, куда мы с ребятами ходили зимой. В холодное время года всегда можно найти увлечение. Альпинизм и катание на лыжах, уже когда стали чуть более старше. Понятно, что с возрастом растут и увлечения. Кто ж будет собирать вкладыши от жвачки Love is…, если мы уже с девочками целоваться научились. Хотя, самый первый поцелуй на моей памяти был аж в пятилетнем возрасте. Правда, родители быстро отбили у нас эту привычку. Это был самый невинный, самый потрясающий и чистый поцелуй на свете. О реальном сексе там и мысли ещё не возникало. Страшно было до чёртиков. А вот, уже в школе, в старших классах – это да. Там было всякое. И поцелуи совсем другие. Более глубокие. Интриги. Драки из/за девочек. Кто с кем будет встречаться. А у самых активных был ещё и самый настоящих секс. Правда, не так часто. Но был. И все завидовали, все завидовали. Как сразу после этого мы казались себе взрослыми. И курить научились. И пить водку. И амфетамины нюхать. А затем, у кого/то армия, кто не хотел продолжать учиться. Сразу на жёсткую жизненную выучку. После армии тоже кажешься себе взрослым. Кто/то поступал в институт. Уезжал в другой город. Осваивался там. А потом, стажировка на предприятиях. И где/то неподалёку первые рабочие места, первая зарплата, первая объяснительная, первая гражданская жена, первое путешествие в Таиланд, первая встреча выпускников, первый ребёнок, первые декольте, и так далее, круг за кругом, жизнь налаживалась, чтобы потом снова разладиться и освободить место другим.

Но вот, в приютах для больных детей раком совсем иначе протекает обыденность.

Самое ужасное, что мне доводилось читать, это мемуары нацистского солдата, попавшего в плен, где рассказывалось о вспышках каннибализма в немецких концлагерях. Я даже не пытался представить себе эту картину в деталях. Образ несчастного узника стоял перед моими глазами целых два дня. Затем, ещё два дня прокручивалась сцена, где сокамерники разыгрывают детскую считалочку и тот, на кого выпадает, мгновенно разрывают голыми руками на куски и съедают. Затем, ещё два дня в носу стоял запах смрада, исходящий от останков съеденного человека, которые заключённые сбрасывали в угол камеры.

К чему я вам всё это сейчас рассказываю? Как/то, разглядывая картину Ван Гога «Копчёные рыбёшки», я представлял себе такую историю: бедный художник, живший в нищете, работающий на голом энтузиазме, отправился ночью к ресторану в Арле. Или он там по/близости писал картину. Повар сгрёб с чьей/нибудь тарелки эти рыбёшки. Завернул в газету. Отдал Винсенту. Тот пришёл домой и, прежде, чем съесть их, написал натюрморт. Возможно, оно и не так было на самом деле. Но мне представляется именно так.

Очевидно, что во Франции можно пойти в ресторан и попросить повара дать чего/нибудь поесть. Даже не объясняя никаких причин. В таких местах часто имеются залежавшиеся продукты, которые ни один повар не станет подавать к блюду. Всегда имеются объедки, в каких/нибудь дорогих ресторанах, где засиживаются богачи до глубокой ночи. Франция страна маленькая и очень культурная. Вероятно, там не слишком экономят продукты. В нашей же любимой стране, эти объедки работники ресторана уносят к себе домой. Такова суровая правда. И если художник работает, полагаясь на свой энтузиазм, то лучшее на что он может рассчитывать – это тянущиеся голодовки. Ну, или, в крайнем случае, он может попробовать просить мелочь у прохожих, но тогда, ему некогда будет работать. Он только и будет, что ходить и просить. Можно ещё полагаться на пожертвования друзей и знакомых. Правда, это весьма ненадолго.