Евгений Грушко - Лугры

Мирек обошёл всю округу, зашёл в каждый дом, но везде было одно и то же: пустой взгляд и безразличие. Дядя Иштван ничего не ответил, а только равнодушно посмотрел на Мирека. Дед Бродоеш пробубнил что-то себе в бороду и полез на печку. Ни от кого Мирек так и не допытался, что же произошло в деревне. А когда он увидел Олесу, когда заглянул в её прекрасные, но равнодушные глаза, то разрыдался.

Оставался только хрулль Барнабаш, что жил в одиночестве на хуторе. Отшельником он жил уже очень давно.

Ещё в молодости он и его брат Барбандаш влюбились в дочь достопочтенного жлоблина, а пока они спорили, кому она достанется, та вышла замуж за богатого сморка и уехала жить в город. После этого Барнабаш обвинял Барбандаша, мол, это он виноват, что их любовь уехала, а Барбандаш обвинял в этом Барнабаша. В конце концов их ссора так разгорелась, что они оба уехали из деревни, подальше друг от друга. Барнабаш – на хутор, а Барбандаш – на болото. Прошли уже многие годы, но братья так и не помирились. Они продолжали сердиться друг на друга, но уже, быть может, не из-за вражды, а скорее по привычке.

Мирек брёл на хутор без всякой надежды. Он ожидал, что беда уже и туда проникла. Но когда он подошёл к покосившемуся дому с почерневшими брёвнами, меж которых торчал высохший и побелевший мох, то на крыльце увидел хрулля, тот беззаботно грыз болотный корень. И когда он увидел Мирека, то расплылся в улыбке, отогнул полу жилетки из шкуры кудришерстика и сунул корень в карман рубахи.

– Мирек! – радостно сказал он, вставая с крыльца.

– Дед Барнабаш, ты-то хоть в своём уме? – с надеждой спросил тот.

– А в чьём мне ещё быть? Я всегда в уме своём!

Старый хрулль улыбнулся.

– В деревне беда случилась! – сказал Мирек. – Все глазами пустыми смотрят и не хотят ничего.

– А я давно уже говорю, что мир катится в пропасть! – поддержал его Барнабаш. – Сморки забирают чужих невест! Разве это справедливо? Мир катится в тартарары, я это говорю и всегда говорил. Мало того, что сморки совсем распоясались, так тут ещё и шмельфы расхаживают по нашим лесам, словно у себя дома.

– Шмельф! – вспомнил Мирек.

– Если дело так и дальше пойдёт, скоро и гогры начнут спускаться с гор, – продолжал хрулль. – Помяни моё слово. Они спустятся и заграбастают все болота и леса. Вот тогда-то мы попляшем горную песенку!

– А что этот шмельф делал здесь? – спросил Мирек.

– Сначала о колодце расспрашивал. А потом выпить предлагал из его фляги. А я что? Я – хрулль! Мне вода ни к чему! – сказал Барнабаш и с сожалением добавил: – Хотел я ему это растолковать, поподробней, с особенным пристрастием, да только он раньше убёг.

– Куда?! Куда он пошёл?

– А леший его знает! Давай лучше чайку болотного выпьем. Я таких слизняков наловил! Ух! Пальчики оближешь! Вырвет с первого же глотка!

– Не время чай пить. Куда он пошёл?

Хрулль махнул рукой в сторону леса и сказал:

– Он пошёл вон туда! – потом подумал и добавил: – А может быть, и в другую сторону. Кто ж знает, что у этих шмельфов на уме! Я в таких вещах не разбираюсь. Вот мой братец в две секунды вычислил бы, куда он пошёл. А я не, думать – это не моё. Не люблю я это дело.

– Ладно, я пойду, – сказал Мирек.

– Куда так сразу? И чаю не попив? – остановил его Барнабаш.

– В мёртвый лес.

– К Барбандашу?

– Ты же сам сказал, что он, может, и скажет чего.

– О! Ну тогда передай ему от меня пламенный привет. Ты только обязательно передай, – сказал хрулль, – и скажи, что он настоящий осёл. Из-за него мы такую жлоблиншу упустили. Ты только обязательно передай. Так и скажи, дескать, Барбандаш, ты не хрулль, ты настоящий осёл. И ещё скажи, что для него мои двери всегда закрыты, – он почесал затылок, подумал и добавил: – Я сейчас!

Он ушёл в лачугу, погремел посудой и вскоре вышел с котомкой в руках.

– Вот! Я ему гостинец собрал. Тут подорожниковые оладьи, настой из слизняков, немного маринованных змей и жареных пиявок. И ещё он очень любит яблоки, поэтому передай ему репчатого лука, – сказал хрулль и повесил связку луковиц Миреку на шею. – Пусть пожует, чтобы ему жизнь мёдом не казалась.

Молодой лугр пробирался через заросли и весь исцарапался, а когда попал в сосновый бор, то побежал, погружая ноги в приятный ковёр мха. Через какое-то время живые деревья стали появляться реже, а мох под ногами захлюпал. Вскоре Мирека окружил серый лес. Куда бы ни падал взгляд, везде стояли мёртвые деревья. Иногда раздавалось кваканье лягушек, иногда проскальзывали меж кочек мха маленькие ужики. От болотного смрада дышать было тяжело, и Мирек ругал в душе старого хрулля за то, что тот забрался так далеко.