Герт Нюгордсхауг - Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры

— Траурную мессу?

Любопытно! Рассказ этого добродушного крестьянина многое мог прояснить.

— Ну да. По какому случаю траур, никто не мог взять в толк, один только профессор. Альдо и Марко вроде бы тоже поняли в конце концов. Эмпедесийские сестры называли этот участок каким-то латинским словом, не помню точно, каким.

— Umbilicus Telluris? — осторожно спросил Фредрик и затаил дыхание.

— Да-да, именно. А ты, я вижу, в этом разбираешься. И что же это означает? — Синьор Пугги заглянул в опустевший стаканчик.

— Пуп мира, — ответил Фредрик. — Похоже, некогда Офанес считался пупом мира.

Он заказал крестьянину еще стаканчик и продолжал:

— Но расскажи все же мне, кто они, эти Эмпедесийские сестры?

— Эмпедесийские сестры? — Пугги откинулся поудобнее на стуле. — Точно сказать не берусь. Во всяком случае, они монахини какого-то ордена, который существует здесь с незапамятных времен. Ты ведь видел это жуткое разрушенное здание там под горой? А твоя гостиница? Некогда все это входило в монастырский комплекс с монахами, тоже принадлежавший этому ордену. Теперь монахов не осталось, но мой прадед еще помнил последних. У нас тут по сей день рассказывают о странных деяниях этих монахов. Еще говорят, что в разрушенном здании водятся привидения. Ерунда, разумеется, я каждый вечер хожу туда, проверяю, чтобы дверь в подвал была надежно закрыта, детям опасно играть там, и я предпочел бы сохранить четверых, которые у меня остались. Несколько лет назад одна девочка сорвалась со стены там в подземелье и погибла. Все эти толки о привидениях — вздор, но люди здесь очень суеверные.

Фредрик задумался. Кажется, один кусочек мозаики ложится на свое место…

— Эти Эмпедесийские сестры, монахини, — спросил он. — Есть что-то особенное, что отличает их орден от других?

— Особенное? — Синьор Пугги помешкал с ответом. — Я не очень разбираюсь в этих делах, чем они занимаются. Одно известно: Эмпедесийские сестры мастера петь. Никто не может сравниться с ними, когда служат рождественскую и пасхальную мессы. Такая красота, что невозможно удержаться от слез. Если что и заслуживает названия небесных песнопений, так это canzones Эмпедесийских сестер.

Фредрик посмотрел на часы. Скоро час. До встречи с Женевьевой ему предстояло сделать кое-какие дела. Но он готов был просидеть тут целый день, беседуя с синьором Пугги.

— А второй мальчик — Марко, — сказал он. — Как насчет его родных — может быть, кто-нибудь знает, что нашли мальчики?

Пугги решительно мотнул головой.

— Никому не известно, кто отец Марко. Мать его, скажем так, semplice, дурочка. Бедняжка Марко жил почти столько же у нас, сколько дома у матери. У нее есть еще восемь детей от неизвестных отцов. — Пугги вдруг нагнулся поправить шнурки на своих ботинках.

— Спасибо за приятную беседу, синьор Пугги, — сказал Фредрик, вставая. — К сожалению, я должен идти, у меня назначена встреча. Последний вопрос. Альдо и Марко подверглись тщательному врачебному осмотру, чтобы установить причину смерти?

— Si, синьор. Их отвезли в Катандзаро и там, как мне говорили, разрезали. Как это называется — аути, аута…

— Аутопсия, — подсказал Фредрик. — Вскрытие. И не нашли ничего подозрительного?

— Nulla, [20] Ничего (итал.). они просто умерли, и все тут.

До часа дня оставалось несколько минут. Фредрик спускался, насвистывая, вниз по дороге к пристани. Воздух был насыщен ароматами окаймляющих дорогу олив и виноградников. Над кустарником порхали большие оранжевые бабочки. В руке он держал только что купленную лубяную корзинку. В корзинке лежали бутылка вина из района Кьянти, две благоухающих головки сыра, баранья колбаса — до того свежая, по словам лавочника, что разве что не блеяла. А еще — теплый хлеб свежей выпечки и фрукты.

Вокруг пристани царила идиллическая атмосфера. К югу простиралась уютная бухта с кристально чистой водой, на севере возвышались скалы. Несколько лодок качались на волнах, пахло морем и водорослями. Как и положено.

И ни одного человека. Фредрик уже знал, что для рыбаков Средиземноморья наступили не лучшие времена.

На прилегающей к пристани лужайке паслись две козы; еще несколько коз лежали в тени под оливами, пережевывая жвачку. Было очень жарко.

Фредрик поставил корзину под одним деревом, снял рубашку, подвернул штанины. И пошел побродить на мелководье. Вокруг ног его сновали мелкие рыбешки. Он подобрал раковину морского ежа.

Тут он увидел ее.

Женевьева стояла на пристани босиком, в легком белом хлопчатобумажном платье. Он помахал ей, она помахала в ответ. Подойдя к пристани, он хотел обрызгать ее водой, но она отступила, улыбаясь.