Евгений Ленг - ВСетях.com. it-роман

– А Лазарь подписал?

В молодом специалисте рано проснулся талант управленца. Своим острым умом он понял, как устроена система так называемого «социалистического хозяйствования», в чем ее сильные и слабые стороны, как эти знания использовать. Из личного опыта он вывел и сформулировал главное правило советского снабженца: объект, за который отвечаешь ты, должен получить все. Пусть даже в ущерб другим. Лет через пять Фишман знал поименно каждого сотрудника Госплана, всех интересовавших его начальников главков, их заместителей и секретарш, жен и детей, их дни рождения и круглые даты. Со временем директора заводов, на которых его ведомство размещало заказы, хотели иметь дело только с ним. Знали: если Лазарь сказал, что поможет, все поступит точно и в срок: и прокат, и запасные части, и ремкоплекты. Даже дефицитная мебель и холодильники, которые высоко ценились в среде совковой технической элиты.

Знаменитые «карты Лазаря» появились на свет в шестидесятых. Чехарда времен Хрущева, замена министерств на совнархозы (советы народного хозяйства) чуть не обрушили провода снабжения, дороги и тропинки, по которым, повинуясь бумажкам с визами Фишмана, туда-сюда сновали эшелоны, плыли баржи, сизо дымили выхлопными трубами тяжелые грузовики.

Заместитель министра, заглянув как-то в кабинет к Лазарю, самому молодому начальнику главка и члену коллегии, увидел карту Советского Союза, утыканную булавками. Они были связаны разноцветными нитками, тянулись от одной к другой, причудливо переплетались, создавали непонятные постороннему глазу узоры. Цвет каждой нитки имел значение: ими кодировались не только товары, за поставку которых отвечал Фишман, но и сроки поставки, надежность контрагентов. А то, что каждая булавка имела еще и свои имя, отчество и фамилию, Лазарь так никому и не рассказал. Иногда «булавкой» (сейчас бы сказали decision maker ) был директор завода, иногда – его зам. Были и причудливые истории: где-то все решала секретарша, где-то жена. На нескольких заводах – молодые помощники директора, а на паре предприятий Сибири, как ни странно, – особисты второго отдела. Все зависело от личностей. Берг держал в своей лобастой, с залысиной, голове сотни телефонов. В его записную книжку только ему понятным почерком аккуратно заносились дни рождения и свадеб всех его «профессиональных контактов», потребности республик, областей, строек, гигантские обороты ресурсов страны, отдавшей себя на милость военно-промышленному комплексу.

За участие в строительстве второй очереди полигона Тюра-Там (так называли «Байконур» те, кто был в теме; село Байконур географически находилось в двадцати с лишним километрах – запутывали шпионов), к которой его прикомандировали по просьбе минобороны и министерства общего машиностроения (космос), Фишман получил Государственную премию СССР. Кроме значка, она принесла и солидные деньги, которые он еще и мог потратить: в Совке купить что-то на свои рубли было нелегко. Но только не Лазарю, распорядителю ресурсов крупнейшей индустрии.

За ввод в строй базы подводного флота подоспел Орден Ленина. Если Госпремия вызвала легкий ропот главного министерского гэбэшника, то «Ленин» заставил его высказать министру несогласие.

– Вы знаете, что я уважаю профессиональные качества Лазаря Моисеевича, – начал он. – Но, может, сначала все-таки орден Трудового знамени…

– Кошкин, иди в жопу, – ответил министр. – Ты умеешь читать «карту Лазаря»? Нет? И никто не умеет. Когда он простудился, стройка в Арзамасе-16, к которой его попросило подключиться министерство среднего машиностроения (прим. автора – атомная промышленность), остановилась на целых десять дней.

Министр помедлил, затянулся крепчайшей «беломориной» – наследие молодости, проведенной на ударных стройках пятилеток, – и повторил свой вердикт, который стал широко известен всем, имевшим отношение к оборонке:

– В жопу!

С тех пор Фишмана никогда не трогали. Почти. Он стал, говоря современным языком, узнаваемым и уважаемым брендом, продолжая сохранять фирменную эффективность. Моисей, его отец, за всю жизнь не проработавший и дня наемным работником, объяснял таланты сына по-своему:

– Твой дед – выкрест, купец первой гильдии, но он не был ни экономистом, ни математиком, как ты. Все деловые книги держал в голове, а у тебя – высшее образование.

«Выкрестом» в царской России называли еврея, принявшего православие. Без этого о купечестве, да еще и самого высокого ранга, можно было даже не мечтать. Сам Моисей всю жизнь занимался, как сейчас бы сказали, мелким бизнесом – в том узком пространстве, которое оставила для него советская власть. Покупал патенты, чинил все, что ломалось, зарабатывал хорошие деньги – в СССР не умели организовывать сервис, а он смог – к нему шли, как в персональный дом бытовых услуг. Ну и, как в известном анекдоте, «по вечерам еще немного шил». На заработанное покупал золотые николаевские десятки и прятал в металлические ножки кровати. Властям не доверял, дружил с адвокатами, часто с ними советовался, аккуратно следовал всем законам и постановлениям. Носил подарки, как он их называл, «городовым»: то бутылку дорогой водки или ординарного коньяка, то кусок говяжьего филе с рынка, а иногда, по сезону, и корзину с отборными фруктами. Пару раз пытались привлечь, но у Моисея был такой порядок в делах, что его всегда оставляли в покое: законопослушный кустарь-одиночка – что с него взять? Но, сука, опытный и начитанный. Да и его друг-адвокат возникал почти сразу, интересовался, задавал вопросы, писал жалобы.