Кирилл Шатилов - Многоликий странник

Чим остался с отцом. Он отвечал за стрелы. Зорк никому не доверял драгоценное ведро. Горшок с углями нес хранящий сосредоточенное молчание Малик. На всем пути своего следования вдоль опушки Леса, они видели спрятавшихся под прикрытием кустов лучников Тикали. Те по очереди оглядывались на них и провожали недоверчивыми взглядами. С Гелом, занявшим место прямо напротив ворот с негостеприимно поднятым мостом, Зорк обменялся быстрым рукопожатием. Он буквально ощущал, как напряжены нервы всех воинов. И переполнялся гордостью, сознавая свою ответственность за сегодняшнюю победу и испытывая радость от ее предвкушения. О противнике, скрытом за неприступными стенами он не думал. О нем достаточно будет вспомнить тогда, когда стены обратятся в никчемный прах. Скорее бы.

Наконец он дотянулся до плеча Чима, приказывая остановиться. Малик открыл крышку горшка и на всякий случай подул на угли. В темноте его лицо озарилось оранжевым жаром. Зорк поставил ведро рядом с горшком и выхватил из рук сына несколько стрел. Накануне он в тайне от всех испытал свое новое оружие и убедился в его действенности, однако сейчас ему не терпелось приступить к исполнению своего страшного замысла. Чим смотрел, как отец макает конец стрелы в ведро, поднимает, дает каплям упасть обратно, осторожно, чтобы не залить угли, опускает острие в горшок и вынимает обратно угрожающе потрескивающий факел. Спохватившись, он поспешил проделать то же самое и уступил место Малику. Все трое приложили огненные стрелы к тетивам и натянули луки.

Зорк с улыбкой набрал воздух в легкие и протяжно завыл. Илюли не могли не услышать этот вой, но, скорее всего, они поначалу примут его за волчий. Зато для Тикали, а тем более для Фраки он означал конец дороги войны и начало пляски смерти.

Со всех сторон просеки из-за деревьев один за другим стали вылетать огненные светлячки и с тихим стуком вонзаться в беззащитные бревна. За первым залпом последовал второй. Некоторые стрелы уже погасли. Зато другие разгорались, и пламя медленно, но верно переползало с них на толстые стены. Начинался пожар.

Стряхивая капли с третьей стрелы, Зорк поймал на себе восторженный взгляд сына.

– Теперь целься в башню, – нарочито спокойно сказал он, опуская наконечник в не на шутку разгоревшиеся угли. – Пусть этот погребальный костер запылает в честь наших погибших братьев.

Натягивая лук, Зорк подумал о Нодже и его дочери Сане. Они пали в бою, потому что всецело полагались на бесстрашие и красоту. Они были по-своему правы. Но где они теперь? Хитрость и ненависть – вот что будет отныне определять судьбу обитателей Леса. Его Леса.

Стрела взмыла сквозь ветви застывших в ужасе деревьев и понеслась в шлейфе огня навстречу деревянному боку башни.

Сколько впоследствии Хейзит ни вспоминал ту страшную ночь, он не мог припомнить, что именно заставило его нагнуться.

Скорее всего, очередная шутка стражника, имени которого он так и не узнал. Все стражники праздновали победу, были в хорошем расположении духа и сыпали всякими сальностями напропалую, вовсе не собираясь укладываться спать. Хейзит тоже не спешил желать им счастливых сновидений, поскольку впервые почувствовал себя принятым в компанию этих отчаянных молодцов, которые до сих пор видели в нем лишь мальчишку-подмастерья, неизвестно когда и кем удостоенного направления к ним на заставу. То, что он сносно знал строительное дело и уже успел кое-где внести необходимые улучшения в оборонительные редуты, мало о чем им говорило. Они верили разве что в силу своих клинков да меткость стрел, а улучшать стены и башни, полагали они, можно до бесконечности. Вот если бы он добился того, чтобы их деревянные укрепления заменили на каменные! Тогда бы ему цены не было. Но разве Ракли пойдет на то, чтобы где-то в лесу стояло подобие его родового замка? Да ни за что на свете! Однако сегодня, как и вчера, всех обитателей этой уединенной заставы переполняло необъяснимое благодушие, и Хейзиту по случаю всеобщего веселья даже налили крепкой горчичной настойки, от которой горело горло и приятно кружилась голова.

Итак, в очередной раз Хейзит схватился за живот и согнулся от хохота, а когда выпрямился, то чуть не спалил волосы на голове: в стене торчала невесть откуда залетевшая стрела. И эта стрела горела.

Решив, что это продолжение шутки, Хейзит оторопело покосился на собеседников, но те уже даже не улыбались. А тем временем в окна их комнаты под самой крышей башни со свистом и завыванием влетали новые стрелы – и горящие, от которых во мгновение ока вспыхивали сухие шкуры, обтягивавшие стены, и обычные, безразличные ко всему, во что впивались, наконечниками, не только железными, но и примитивными, каменными.