Мария Дмитрова - Искусство обольщения

– Понимаешь…, – наконец, поднял глаза на Нину Макс, – Что с тобой? – изумился он, увидев, что она поспешно натягивает платье.

– Ничего, – ледяным тоном отозвалась Нина, – мне пора.

Макс заметил, что ее глаза подозрительно блестят.

– Да что случилось? – он бросил кисть и порывисто приблизился к девушке, – я тебя чем-то обидел? – он попытался ее обнять.

Она выставила вперед ладони, словно отказывалась от неуместного предложения:

– Нет, нет, ничем не обидел, ничем, просто… мне надоело.

– Что надоело?

Он снова попытался ее обнять, но она ускользала, приговаривая:

– Нет, нет, хватит! Все! С меня хватит!

Он решительно потребовал объяснений, заявив, что никуда ее не отпустит, и она выпалила:

– Ты убиваешь меня своим равнодушием! Рядом с тобой я не чувствую себя женщиной! То ты мил и ласков, то равнодушен, словно мы едва знакомы. То появляешься, то пропадаешь без всяких объяснений. Наконец, заставляешь меня снять одежду, укладываешь, как колоду на эти жуткие тряпки, запрещаешь шевелиться, даже не смотришь на меня, а потом оказывается, что опять что-то не так! Это невыносимо! Я больше не могу!

Выложив все это, она разрыдалась.

Максим, наконец, обнял ее:

– Ну что ты! Ниночка, ну не плачь, ты самая красивая, самая желанная, – приговаривал он, целуя мокрые щеки, – ну, успокойся.

– Прекрати обращаться со мной, как с ребенком! – возмутилась девушка, – я не…

Но договорить не получилось. Невозможно что-то внятно сказать, когда губы заняты поцелуем.

А диванчик, как выяснилось чуть позже, оказался очень даже удобным.

Пока шла работа над портретом, Нина оставалась ночевать у Макса. Для хозяина дома, Артема, такое положение вещей было вполне естественным, он еще помнил годы, когда они дневали и ночевали в квартире друга большими разношерстными компаниями и любой мог привести гостя, а то и не одного. Его жилье было гораздо вместительней, и было даже жаль, что веселые тусовки остались далеко в прошлом. Кроме того, Артем, поглощенный своими собственными делами, не обращал никакого внимания на любовную историю под боком.

Ниночке очень нравился этот дом. Осмотревшись, она даже предприняла попытку устроить уборку. Близилось Рождество, и такой порыв был вполне уместен. Макс вовремя охладил ее пыл, объяснив, что не годится отнимать работу у приходящей домработницы, она получает за это деньги и вполне справляется. Ниночка выразила сомнение в ее квалификации, выдвинув неоспоримый аргумент в виде заваленной хламом мастерской, на что получила категорический запрет не только там убирать, но даже просто переставлять что-то на другое место. «Ну, пыль-то можно протереть, вон, паутиной все заросло», – обрадовалась Нина возможности навести хоть какое-то подобие порядка, и только приход Макса спас кропотливо накапливаемую «натуру».

– Я тебя умоляю, – страдальчески закатывая глаза, чуть не рыдал он, – не прикасайся ни к чему! Здесь только нужные вещи!

Нина не понимала, как грязь и паутина могут быть нужными вещами, но спорить не стала, смирилась и больше на беспорядок в мастерской не покушалась.

Как ни странно, не удалось блеснуть и кулинарными талантами, хотя аксиому «путь к сердцу мужчины лежит через желудок» вроде никто не отменял. И Макса, и Артема вполне устраивала еда из супермаркета, и они совершенно не понимали, зачем тратить прорву драгоценного времени на приготовление деликатесов, без которых спокойно можно обойтись. Создать традицию «семейных» обедов не получилось, потому что собрать всех вместе за столом оказалось невозможно: каждый жил по собственному графику и, проголодавшись, просто запускал лапу в холодильник, хватая первое, что подвернулось.

– Как можно так жить? – удивлялась Ира, слушая рассказы подруги, – ну ничего-ничего, не расстраивайся, со временем ты его окультуришь.

Макс не позволял смотреть на картину до самого конца работы. Нина просто изнывала от любопытства, но терпеливо позировала, уже не испытывая прежних приступов стыдливости. Наконец, последний мазок был положен, художник позволил насладиться своим творением.

Почему-то он собирался продемонстрировать две картины. Вторая, о которой не было никакого упоминания, уже давно стояла на отвернутом к стене подрамнике. Нина не обращала на нее внимания – множество готовых холстов разной величины громоздилось во всех возможных местах – у нее не было повода выделять какую-то. Помня о строжайшем запрете, девушка их не трогала. То, что ей показывали раньше, не вызвало ни интереса, ни желания вникать в смысл изображенного.