Петя Камушкин - Рудник

С нового места известие от Лёхи пришло недели через две. Там он попал в боевую часть, где старослужащих было больше, чем молодых. Так что доставалось ему по полной программе. Но не это оказалось самым худшим. В первом же письме друган написал, что снова увидел седую крысу! Ту самую! Он до мельчайших подробностей уже помнил её страшную морду, обознаться никак не мог!

На этот раз, правда, на грудь она не залезла, а появилась во время ночного караула, когда он нёс службу на отдалённом посту по периметру аэродрома. Лёха написал, что стоял на вышке и сверху увидел, как через колючку по траве перелезает некрупное животное. Сначала подумал – толстая собачонка или барсук… Но, приглядевшись, онемел. Это была она – седая крыса со свинарника из учебки! Не торопясь, подошла к деревянной лестнице, ведущей на вышку, где застыл в ужасе часовой, поставила передние лапы на нижнюю ступеньку и вперилась своим гипнотизирующим взглядом в Лёхины глаза. Она явно его узнала!

Про заряженный автомат парень даже не вспомнил, да и за бессмысленную стрельбу по животным по головке не погладят. Так и простояли до прихода смены караула человек и животное, уставившись друг на друга.

После первого письма от Лёхи пришло ещё два-три. И в каждом он упоминал о новых встречах с неугомонным существом. Причём, с каждым разом она подбиралась всё ближе…

А через несколько дней после получения очередного Лёхиного письма Саню неожиданно срочно вызвали в штаб. Там его на проводе ждал звонок из Новосибирска. Звонила Лёхина мать. Рыдая, она сообщила, что её Лёшеньку сегодня схоронили. Как объяснило командование части, где он служил, солдат сам наложил на себя руки, повесившись на собственном брючном ремне в казарменной сушилке. А звонит она потому, что Лёшенька в последнем письме домой просил сообщить Сане, если с ним что случится. Это «если что случится» тогда очень встревожило мать, и она уже собралась в дорогу к сыну, но вот не успела…

Спустя неделю после трагического звонка Сане пришло последнее письмо от друга Лёшки. Там он в полном отчаянии писал, как эта крыса его доконала, и он, наверное, сходит с ума. Но, если с ним что-нибудь плохое случится, просил никому про страшную тварь не рассказывать. Всё равно никто не поверит…

06.08.2016

Рисунок автора

Другой армейский случай, о котором рассказывал коллега по работе Александр, произошёл с его товарищем Славой (Славяном). Тот служил в начале 80-х годов киномехаником в хозвзводе одной из воинских частей Хабаровска.

В задачи киномеханика полка входили не только привоз и показ фильмов по выходным, но и куча прочих общественно-полезных дел. Как то: включение через репродуктор военного марша на утренних разводах, выполнение функций звукорежиссёра на концертах приезжих артистов и массовых мероприятиях полкового значения, обеспечение порядка в клубе и много ещё чего. Например, создание наглядной агитации. Вот и той зимой, как всегда «аля-улю срочно», потребовалось написать очередной транспарант с типовым советским лозунгом, чтобы вывесить к приезду какой-то проверяющей шишки над крыльцом штаба. Начальник клуба капитан Халявко дал задание Славяну не смыкать глаз всю ночь, чтобы к утру транспарант был готов. И краску приказал использовать нитро, дабы сразу высохла и с рассвета плакат очутился на нужном месте.

Основой транспаранта являлась деревянная конструкция, обитая жестью, длиной метров восемь и шириной с метр. Славян разместил её посреди сцены клуба в пустом зале и, закончив с дневными делами, после отбоя принялся за работу.

Клуб находился на окраине расположения части, метрах в двухстах за кочегаркой. Вокруг только пустырь, забор ограждения и больше ничего. Зданию клуба, на вид, было уже несколько десятков лет. Одноэтажное барачного типа строение, с прогнувшейся покатой крышей и вздувшимися кривыми деревянными полами. Зал мест на двести с привинченными к полу рядами деревянных жёстких допотопных «кресел». Но отопление в клубе работало, так что, несмотря на колотун в минус тридцать градусов снаружи, внутри было достаточно тепло.

Вот в такой приятной обстановке Славка и выводил по жестянке очередное «Да здравствует…». Освещение включил (по приказу экономного начклуба) только над сценой, а зрительный зал оставался погружённым в темноту.