Владимир Рыбин - И сегодня стреляют

– Тут бумажки, а там!.. – Голос сорвался, и он закричал совсем уж нехорошо, по-петушиному: – А ну, выбрасывай к чертовой матери! Людей спасать надо!

И снова крутнул вправо. Но механик вцепился в колесо, вывернул обратно. И мужичонка с ружьем вскочил с ящика, сунул штык в окно рубки.

– Стрельну, ей-богу, стрельну! Рули, куда велено!

Качнулся катер, ящики поехали к борту, и он кинулся удерживать их, закричал не оглядываясь:

– Знаешь, чего за утерю секретных-то?! Я за них отвечаю!

– Ну ладно, – угрюмо сказал Матвеич. И подумал, что велено-то на другой берег, а другой берег – вот он. Главное – спихнуть этого шибздика с ящиками.

Хотел тут же приткнуться, да вспомнил: долги тут песчаные отмели, к берегу не подойдешь. Таскать ящики по брюхо в воде этот часовой не станет, так и будет сидеть на палубе – ни себе, ни людям. Пришлось плюхать до ближайших мостков.

Знакомы были эти мостки Матвеичу: до войны чалились тут речные трамвайчики с рвущимися на пляж отдыхающими. А на пляжах – главная работа спасателей. Никуда человек так не лезет без спросу, как в воду. Умеет плавать или не умеет, пьяный или тверезый, здоровый или увечный – всем вода другом-товарищем кажется. Как же, ластится, будто кошка али жена молодая, про строгость-то к себе человек и забывает. Известное дело – под лаской кто хошь сомлеет. Никакой палкой того не достичь, как лаской…

И сам ослабел от мыслей таких, от воспоминаний, про часового забыл. Но тот все поглядывал на рубку, и когда Матвеич направил катер к пляжным мосточкам, возле которых не было ни души, опять замахал винтовкой:

– Куда?! Чего мы тут с грузом-то делать будем?!

Версты три пришлось тащиться, аж до Боброва поселка. Волга тут широка, весь город размахнулся перед глазами. Но на город хоть и не гляди, глянешь – белугой реветь охота: сплошные дымы. И самолеты мошкарой над теми дымами, маленькие издали, чуть видные, а огни под ними вскидывались высоченные. Мамаев бугор стал виден, а и там дымы. А по берегу – людей тьма. Отдельных-то не разглядеть издали, но от вида сплошной серой массы, растекшейся над урезом воды, становилось не по себе. Там, в этой серой массе, тоже всплескивали огни, и что там творилось, страшно было помыслить.

Пристань у Боброва поселка была занята, к ней причаливал речной трамвайчик, черный от висевшей на нем массы людей. Но Матвеич все равно свернул к пристани, решил: хоть пускай стреляют, никуда больше не поплывет. Знал он тут, рядом, одно местечко с глыбью возле берега, можно было и без мостков приткнуться, скинуть ящики. И приткнулся – точно угадал, крикнул часовому, чтобы перепрыгивал на берег, принимал чалку, привязывал к чему-либо. А тот, пень пнем, сидел на ящиках, боялся на миг расстаться со своими секретами. Там шустро бегал, когда искал Матвеича, а тут построжал. Выручил механик, вылез из своей норы, шагнул к часовому с таким видом, что тот мигом оказался на берегу. Но, привязав веревку, снова залез на палубу и – ни с места.

Матвеич с механиком, перебравшиеся на берег, чтобы принимать ящики, переглянулись.

– Ну чего? Давай!

Часовой мотнул головой:

– Почем я знаю, что тут? Как обеспечу секретность?

– Сейфу тебе надо? – угрожающе сказал Матвеич. – Вот жахну по кумполу!..

– Я те жахну! Доложу, куда следует, наплачешься…

– Почему стоите?!

Голос был строгий, командирский, и часовой сразу вскочил. От толпы людской бежал к катеру какой-то человек, тоже в белой гимнастерке и под ремнем, но с пришитыми петлицами и револьвером на боку.

– Быстро на тот берег! Видите, что делается?!

– Да вон часовой не дает, – сказал Матвеич.

– Какой часовой? При чем тут часовой? На берег его!

– Не имею права! – крикнул мужичонка с катера. – Охраняю секретный груз!

– Секретный?! – Командир, донельзя заведенный творившимся вокруг, сразу побелел. – Чего же ты орешь про секретный груз? Кого оповещаешь? Под трибунал захотел?

Ах, как осаживает глупую строгость еще строжайшая! Через минуты часовой снова сидел на своих ящиках, но уже на берегу. А механик Ведеркин, вынув из кармана клок ветоши, протер руки и протянул правую, на которой, как Матвеич только что заметил, не было двух пальцев – указательного и среднего.

– Раскомандовался, – кивнул Ведеркин на часового. – Меня посылал тебя-то искать, да послал я его подальше.

И принялся отвязывать веревку. Крикнул то ли дурашливо, то ли всерьез:

– Теперь славной команде славного корабля «Павлик Морозов» предстоят славные дела!