Елена Платцева - Дикими тропами. Дружба

Линёна кивнула поспешно, но будто принуждённо. Словно она ждала и боялась такого оборота событий. Ещё Бродяжница ясно ощутила: Линёна дичилась её, хотя раньше бывала приветлива, если не сказать – болтлива. Тем временем девушка послушно присела в свободное кресло у камина.

– Ну, как прошёл минувший год? Хорош ли урожай? Велик ли сбор мёда?

Дочь трактирщика вычурно-серьёзно кивнула:

– С Великой помощью, всё ладно.

Наступила неловкая тишина. Точнее сказать, тишина, неловкая для Линёны, выказывавшей все признаки беспокойства: смуглая кожа неестественно побледнела, руки с нервно подрагивающими пальцами никак не находили покоя. Бродяжница с интересом рассматривала девушку, попутно размышляя, как ненароком привести разговор к интересующей её теме.

– Может, изволите просить зеркало? – предложила Линёна севшим голосом.

Вопрос застал Бродяжницу врасплох, но после недолгих раздумий она кивнула, давая собеседнице возможность отвлечься и смирить бешеный стук сердца. Линёна выскочила за дверь, забыв свою свечу. Бродяжница протянула босые ступни поближе к пламени камина. Ну что за девчонка?

Очень скоро дочь трактирщика впорхнула обратно и вручила Бродяжнице обильно украшенное зеркало. Отметив дороговизну предлагаемой ей вещицы, Бродяжница вгляделась в глаза по ту сторону стекла. Абсолютно чёрная радужка в неверном свете камина и пары свечей сливалась со зрачком. Выражали глаза усталость, но при том – не теряли сосредоточенности. Прочие черты удостоились меньшего внимания. Хоть и нечасто Бродяжнице удавалось рассмотреть себя, собственное лицо она помнила отчётливо: тонкий нос, губы, не лишённые аристократизма… Размышляя о своём облике, девушка неизменно приходила к выводу, что отец её или дед принадлежали к знатному роду. Загорелую кожу обветрило постоянное общение с ветрами и лучами светила, волосы отдавали в рыжину сквозь тёмную медь. За время странствия они отросли и вились ниже плеч.

Она всматривалась не больше минуты, и всё это время Линёна не сводила глаз с постоялицы. Что означал жест девчонки? Желание услужить или по-детски похвалиться сокровищем? Удовлетворённо кивнув, Бродяжница вернула зеркало Линёне. Чего же она так опасается, что не смеет и слова лишнего сказать?

– Ты сильно повзрослела, Линёна. Я не ожидала увидеть тебя такой… – Бродяжница встала и бесцельно прошлась по комнате, не выпуская девочку из поля зрения. – Что, очень отец тебя работой загружает?

Линёна ответила не сразу.

– Не более чем могу исполнить, – и, как в омут с головой, выпалила: – Я знаю, почему отец поселил Вас в лучшие комнаты.

Бродяжница не показала удивления, но посерьёзнела. Она подошла и встала у спинки пустующего кресла.

– Отчего же? – тон выказывал заинтересованность ровно настолько, чтобы не обидеть собеседницу.

Линёна тоже встала и, приблизившись, зашептала:

– Отец наказал не болтать раньше времени. И уж тем более Вам не говорить. Да только Вы всё одно не сегодня – завтра узнаете.

Колдовские зелёные глаза дочки трактирщика сверкали, отражая яростные языки пламени. Бродяжница слушала с крайней внимательностью.

– Учитель Ваш…

– Учитель?

Линёна пугливо взглянула на дверь, но продолжила, веско кивнув:

– Да, Учитель. Он оставил Вам всё, что у него было: дом в Акайде, обеих лошадей, участок на реке…

Бродяжница не прерывала собеседницу. Чутьё подсказывало: главное впереди. Только мысленно поправила Линёну: не дом, а то, что от него осталось.

– … Да иной раз говорят, я слыхала, это не есть всё его имущество. Говорят, – Линёна придвинулась совсем близко, Бродяжница чувствовала тепло её тела, тренированный нюх уловил дух волнения и страха, – … говорят, оставил он Вам сокровища бесценнейшие, горы злата, драгоценностей… Но связана с этим богатством, говорят, тайна неразгаданная… страшная тайна!

Бродяжница готова была поклясться, про тайну – это Линёна сама придумала. Если и были у Учителя какие-то сокровища, чего она вовсе не исключала, и оставил он их ей, что тоже вполне возможно, этим можно было объяснить приветливость хозяина. Однако Абрахам вовсе не дурак, чтобы жертвовать лучшие апартаменты ради постояльца с не вполне ощутимым состоянием. Тем не менее, Бродяжница серьёзно спросила:

– А что, это тайна, о которой никто не знает? Почему не велено говорить?

Линёна отступила на пару шагов, очарование момента прошло, грудной голос дочки трактирщика звучал задумчиво и печально: