Мария Фефелова - Капитаны. Продолжение книги «Сияющий мир»

А ещё голоса. Далёкие, двоящиеся, как эхо в пещере. Мальчик не мог понять, звали ли они его, просили ли о помощи или просто переговаривались между собой там, на едва различимой палубе. Артур вглядывался, изо всех сил пытаясь обнаружить хотя бы одного человека, но все его усилия были напрасны.

Его дедушка, Дейв Рэдиент, однажды рассказывал ему о кораблях-призраках. Он говорил, что эти корабли прокляты и обречены бороздить моря и океаны до скончания веков. На вопрос внука, за что они прокляты, Дейв ответил так: «Капитаны кораблей, ставших призраками, отрекались от чего-то очень важного, Артур. Может быть, от любви. Или от веры ― истинной веры, даже не обусловленной какой-либо религией. Может быть, их подвела собственная гордость или жажда мести. Наверняка об этом знают только сами капитаны».

Почему-то сейчас эти слова отчётливо вспомнились Артуру. Возможно, и этот корабль из его сна был призраком? И мрачная тень его капитана лежала над ним, и будет лежать до тех пор, пока вина за что-то содеянное, быть может, много лет назад, полностью не искупится… Артур почувствовал, как его пробрала дрожь. Если всё так, как он подумал, при чём же здесь он?

От этих мыслей ему стало нехорошо. Он не испугался, нет. Но какой-то холод, неприятный и липкий, как стоячая вода, перехватил все внутренности и мурашками пробежал по коже… Захотелось закричать и броситься к маме или к отцу, чтобы они успокоили и защитили, как в раннем детстве, когда ему снился кошмар. Но сейчас он этого сделать не мог. Знал, что не мог.

К какой-то неясной, призрачной ― в прямом смысле слова! ― тайне прикоснулась его душа, и он уже понимал, что эта тайна станет его собственной тенью, хотя и не осознавал до конца подлинного значения этого слова. И страшное, до сих пор совершенно ему незнакомое одиночество, как и тот холод, пронзило его насквозь, и было оно таким болезненным, что даже физическая боль от удара или пореза показалась бы ему несущественной и ненастоящей по сравнению с ним.

Ночь была тихая и ясная, совсем как тогда, когда они встретились в первый раз. Подумать только, как давно это было!..

Люк снял фуражку и вздохнул несколько раз, собираясь с мыслями. Призрачное сияние луны золотило водную гладь; горизонт был хорошо различим, тёмной чёткой линией он расчертил море и небо. Среди мерцающих звёзд Люк сразу отыскал блестящий пояс Ориона и яркую Бетельгейзе, а чуть в стороне ― Сириус в созвездии Большого Пса. Какое странное чувство ― словно он на мгновение оторвался от земли и оказался там, за переливающейся завесой, отделяющую видимый мир от восхитительного Нечто. Его взгляд устремился в межгалактическую даль, которая отсюда казалась лишь рисунком из рассыпанных маленьких бриллиантов. Этот сверкающий узор был только проекцией, отблеском того, что Люк отчасти чувствовал сердцем, к чему прикоснулся однажды на Краю Вселенной.

Это была одна из тех ночей, в которые он слышал гул и пение звёзд особенно ясно. Не как отдалённое ощущение, а почти как настоящий звук, льющийся с небес и отражающийся в волнах, и звук этот был для него самой радостной, самой волшебной музыкой. Музыкой, которая родилась гораздо раньше него, на заре мироздания, музыкой вечной, непрекращающейся, незыблемой, музыкой, в которой были вся мощь, всё величие, вся ледяная нежность и огненное безразличие Вселенной, и за это он любил эту музыку, любил и восхищался ею. Она дарила ему спокойствие и уверенность, внушая ему осознание собственного одиночества ― но и собственной силы, его незначительности в этом мире ― но и принадлежности к нему, вручённой как величайший дар. Он любил эту музыку, потому что само Вечное Сияние звучало в ней, указывая путь к бесконечному свету.

Он вздохнул ещё раз, и гул стал немного тише. Постепенно он вновь почувствовал себя прежним ― обычным человеком, твёрдо стоящим на земле. Иногда ему удавалось пребывать в состоянии такой отрешённости довольно долго, но сейчас ему вдруг показалось, что на него словно кто-то смотрит, и он обернулся.

Он подумал, что ему померещилось. Но так ласково смотрели на него синие глаза, так много знакомого было в этом лице и в этом силуэте, будто освещённом невидимым источником света, что он готов был плакать и смеяться одновременно, но лишь улыбнулся, и эта улыбка показалась Гектору Фосиди удивительно мягкой ― так улыбались лишь те, кто видели звёзды.

– А ты стал сдержаннее, мой мальчик, ― он улыбнулся ему в ответ. ― И всё же по глазам я вижу, что ты всё тот же Люк Рэдиент, который бороздил океан и беззаветно искал самого себя.