Людмила Зверева - Амулет Явы

– Шутишь? Не до смеху сейчас! Я во многом обязана Платону, а ты такое говоришь!

– Тем и обязана, что жива ещё, будь ты здесь, давно миру бы лишилась. А ведь ты одна из немногих, боюсь даже, последняя из эльфов.

– Молчи!..

– Тише! Ты разбудишь мать, ей и так досталось, – Жослен присел рядом с Эстель на кровать, и они оба задумались.

– Нет! Это немыслимо, – затаив дыхание, Эстель немного задумалась. – Не могу я так. Мне нужны ответы, – ещё некоторое время она сидела неподвижно. – Жослен, – всё так же недвижимо спросила она, – кто такие эти Сóроты?

– Днём они люди, люди, потерявшие себя. Они скупы и безжалостны, отвратительны, нет, они уже не люди, – переубедил себя Жослен, – они твари, ненасытные твари. Ночью они и вовсе отдаются Тьме, превращаясь с каждым разом всё в более и белее несокрушимую силу. Они потеряли свой вид, теперь они ничем не лучше кабанов. Грязные лохмотья и железные оковы – вот достойное их одеяние. Вот, кто они такие – Сороты. Свиньи помойные.

– Нечего больше говорить, нечего больше ждать.

– Хм… – Жослен закрыл глаза, – ты к ОНу?

– Эстель поцеловала брата в щёку в знак согласия и удалилась.

Эстель вновь окунулась в необъятную тишину леса. Теперь она знала, что лес таит в себе невероятную силу природы – опасную силу – силу, которая заставляет дрожать пред её мощью. Пройдя лес, Эстель остановилась в изумлении, взирая на прозрачную воду.

День был в разгаре. Солнце освещало макушки зелёных великанов, лёгкий ветерок, обдувая нежное тело Эстель, освежал её. Юное создание остановилось у самой воды. Эстель, недоумевая, смотрела вдаль.

– Что я там найду? – проронила она. – Зачем вообще я туда иду? Может, мага там нет… – Эстель расположилась на зелёном бугорке. – Страшно всё это, – затем она съёжилась и тихо запела. Потом остановилась, выпрямилась, и на её лице выступила безнадёжность. Эстель продолжила петь про себя и зажмурилась, а когда открыла глаза, еле удержалась от выступающих слёз и звонко, пронзительно, будто призывала самых отчаявшихся жить, будто задумала донести до всех свой голос и заставить прислушаться к нему, вновь запела:

Этот мир ещё не готов

Проснуться после вечных снов,

Чтоб его осветила зоря

И прошла бы вокруг алтаря.

Всё быстрее он рушится в ночь,

Ждёт того, кто сумел бы помочь,

Но этот мир ещё не готов

Очиститься от грехов,

Покрывает он снежной периной

То, что так далеко за равниной,

То, что время проносит с собой,

Что веками внушает нам боль.

В этом мире, ещё неготовом,

Столько мутного, но и святого!

Неужели не слышит никто

Эхо бездны над ликом его?!

Трещит он, как ветки в огне;

Он сгорает в адском костре…

Пробуждается он, и вновь

Проливается чья-то кровь!

Ну, зачем этот мир так жесток…

Я могла бы сплести венок

И пустить его по реке

За усопшую душу на дне…

Что же ты стоишь и молчишь!

Разве миром не дорожишь?

Встать на путь разгадки тайн

Посреди лесных окраин?

Тебе ли не знать всего?!

Ищешь счастье, а рядом… лишь зло!..

Последние строки призвали Эстель к чему-то ещё неведомому, но, обязательно, нужному… Закончив петь, она сорвалась с места и погрузилась в воду. Проплыла уже знакомыми ей тоннелями и оказалась в АТЛ.

Стояла возня. Люди носили кувшины с винами и корзины фруктов, гномы таскали дрова и обрабатывали камень, ребятишки играли в салочки. Воздух наполнялся жаром, повсюду кипела жизнь. Но в тени большого дуба, словно в отдалении всей обыденной суеты, утомлённый годами и озабоченный думами, отдыхал бородатый старик в белых одеждах; в правой руке он величественно держал посох, странно изогнутый и закруглённый на верхушке. Старец неугомонно твердил себе что-то под нос. Эстель оцепенела, задумалась, но всё же подошла к нему.

– А-а, Эстель, – приняв за должное, проговорил старик, – рановато ты.

– Я не нуждаюсь в приёме.

– Да я не об этом, – голос его звучал хрипло, но тепло и радушно. – Ну, рассказывай, как там у вас дела в Монтелу?

– Как дела спрашиваешь? Это я хочу знать, что происходит!

– Торопливая ты какая! – немного сердито произнёс старик, но потом его голос вернулся к обыкновению, точно высохшая река вернулась в своё русло. – Ладно, все равно знаю, как у вас дела.

Эстель нахмурилась. Голос её стих, и она жалобно добавила:

– Я нуждаюсь в ответах…

– Всему своё время. Рано или поздно ты всё узнаешь.

– Но теперь Платон мёртв! – сквозь зубы выдавила Эстель.