Юнас Юнассон - Неграмотная, которая спасла короля и королевство в придачу

Ингмар удивился, что еще не заснул, но, взвесив предложение, сказал:

– Черт с ним, давай!

В этот ли вечер или следующий, уже не узнать, но спустя тринадцать бесплодных лет Хенриетта наконец забеременела.

– Хольгер, мой Хольгер, ты уже на подходе! – воскликнул Ингмар, обращаясь к ее животу, как только узнал новость.

Хенриетта, достаточно знавшая о цветочках и пчелках, чтобы не исключать и Эльсы, вышла на кухню выкурить сигарету.

В последовавшие месяцы Ингмар резко активизировался. Каждый вечер он зачитывал растущему животу Хенриетты эссе Вильхельма Муберга «Почему я республиканец». Во время завтрака он делился с Хольгером свежими республиканскими соображениями, сообщая их через пупок жены. Например, досталось от него на орехи Мартину Лютеру, полагавшему, будто «мы должны бояться и любить Бога, чтобы мы не презирали и не прогневляли родителей и господ своих».

В рассуждениях Лютера имелось как минимум две нестыковки. Во-первых, насчет Бога, которого народ не выбирал. И которого невозможно свергнуть. Можно, конечно, перейти в другую веру, если хочется, да только все боги, похоже, один другого стоят.

Во-вторых, что мы не должны «прогневлять господ своих». Что это за господа такие и с чего вдруг нам нельзя их «прогневлять»?

Хенриетта редко встревала в монологи Ингмара, обращенные к ее животу, разве что прерывала их, когда на плите начинала пригорать еда.

– Подожди, я еще не все сказал, – говорил на это Ингмар.

– Но это же овсянка, – отвечала Хенриетта. – Вы с моим пупком завтра договорите, не то весь дом сгорит.

И вот срок настал. На месяц раньше положенного. Когда отошли воды, Ингмар, к счастью, как раз пришел со своей королевской, черт ее дери, почты, где под угрозой репрессий пообещал больше не пририсовывать рога Густаву VI Адольфу на каждой марке, что попадала ему в руки. Тут-то все и произошло. Хенриетта на четвереньках добралась до кровати, но Ингмар, бросившись звонить акушерке, запутался в телефонном проводе и в результате выдрал его из стены вместе с розеткой. Покуда он ругался, стоя на пороге кухни, Хенриетта произвела на свет их дитя.

– Когда доругаешься, заходи, – выдохнула она. – Только ножницы прихвати, перерезать пуповину.

Ножниц Ингмар не нашел (в кухне он вообще плохо ориентировался), зато нашел кусачки в ящике с инструментами.

– Мальчик или девочка? – спросила мать.

Для порядка Ингмар глянул на то место, где заключался ответ на ее вопрос, и сообщил:

– Самый что ни на есть Хольгер!

И не успел поцеловать жену в губы, как она сказала:

– Ай! Кажется, сейчас будет еще один!

Новоиспеченный отец растерялся. Сперва он чуть не стал свидетелем появления сына на свет – если бы не запутался в телефонном проводе в прихожей. А спустя несколько минут на свет появился еще один сын!

Но возможности осмыслить этот факт у Ингмара не было: Хенриетта слабым, но решительным голосом давала команду за командой – что следует делать, чтобы избежать опасностей, угрожающих как матери, так и детям.

Наконец все закончилось – вполне благополучно, не считая того факта, что Ингмар сидел теперь с двумя сыновьями на коленях, хотя до сих пор не сомневался, что их будет только один. Зря они в тот вечер это повторили: теперь все сильно осложнялось.

Хенриетта, попросив мужа не говорить ерунды, посмотрела на своих сыновей, сперва на одного, потом на другого. И сказала:

– Мне кажется, Хольгер – это тот, что слева.

– Угу, – пробормотал Ингмар. – Или тот, что справа.

Вопрос можно было бы решить логически, признав истинным Хольгером того, кто явился на свет первым, но за суетой с плацентой и всем прочим Ингмар забыл, который из них первый, а который второй, и теперь совершенно запутался.

– Проклятье! – воскликнул он и тотчас был одернут супругой.

Если у тебя родилось слишком много сыновей, это не значит, что первое услышанное ими слово должно быть бранным.

Ингмар умолк. Еще раз обдумал ситуацию. И принял решение.

– Хольгер – этот, – произнес он, указав на того младенца, что был справа.

– Ладно, – сказала Хенриетта. – А другой?

– И этот тоже.

– Хольгер и Хольгер? – переспросила Хенриетта, и ей страшно захотелось курить. – Ты уверен, Ингмар?

Тот подтвердил, что да.