Сергей Беседин - Охотники за пармезаном

– У вас есть настоящий друг? – спросил он проникновенно, поглаживая Силантьеву кисть. Силантьев поморщился и поспешил руку выдернуть. – Именно друг-мужчина, наставник?

– Простите, наставник в чем? – нервно уточнил Силантьев.

– Во всем. Женщины – избалованные, алчные, вредные существа. Они не способны понять мужчину даже в силу своей психологии. То ли дело – бескорыстная мужская дружба! Такого прекрасного молодого человека за каждым поворотом подстерегают искушения и ждут ошибки. И нужен обязательно кто-то старший и мудрый, кто от них предостережет.

Силантьев непроизвольно подумал, что, если бы он связался с Фиансэ, это и было бы его главной ошибкой.

– Извините, – сказал он жёстко, – мне не нужны никакие наставники.

Но Фиансэ не успокаивался. Он улыбался Силантьеву, носил ему на репетиции цветы, а в этих цветах подсовывал ему billet-doux с гнусными намёками. Дошло до того, что у Силантьева, когда он приходил на репетицию и видел в зале неизменного Фиансэ, начинало портиться настроение. Ему казалось, что танцует он в коконе из липких и страстных взглядов Фиансэ. На одной из репетиций он споткнулся и упал, чего ранее никогда не наблюдалось. Силантьев, человек мнительный и суеверный, как все театральные, решил, что Фиансэ его сглазил за неуступчивость. После этого в репетициях исчезла былая легкость, и Силантьеву стало мерещиться, что у него на ноге ядро, словно у каторжника. Прошла только неделя с момента знакомства с историком моды, а Силантьев уже чувствовал себя обессиленным. Однако, запретить Фиансэ посещать репетиции мог только Тихманский.

Выслушав Силантьева, тот пригласил Фиансэ к себе в кабинет. Фиансэ влетел, радостно гарцуя, в высоком цилиндре и вельветовой жилетке цвета фуксии. Шею его украшала на сей раз грандиозная сиреневая бабочка с белыми горохами.

Хмурясь, Тихманский изложил ему суть дела. Фиансэ помрачнел. От его игривости не осталось и следа.

– Вот оно! – сказал он трагически, тяжело дыша. – Вот оно – российское воспитание. Чуть что – бегать, кляузничать начальству, доносить! Да-с, тридцать седьмой год не прошёл даром! А ты не думал, Эдуард, что он меня совершенно неправильно понял? В силу опять же российского ханжества и зашоренности. Если для меня мужская дружба – это что-то чистое, сияющее, то он облапал это слово грязными пальцами и заставил его потускнеть. Я не приду больше к нему на репетицию! Он стал мне противен! И вообще, я разрываю контракт! Ухожу из вашего театра!

Только после того, как Фиансэ закончил эту тираду, он сообразил, что последние две фразы были явно лишними.

– А неустойку прямо сейчас выплатишь по контракту? – любопытно прищурившись, спросил Тихманский.

Фиансэ спохватился. Этого ему совершенно не хотелось.

– Мой прекрасный принц, – сказал он по возможности как более елейно. – Я погорячился. Чего только не бывает в нашей богемной среде! Надеюсь, уже завтра мы забудем об этом маленьком инциденте и продолжим сотрудничать как ни в чем не бывало.

С того дня Фиансэ вёл себя необыкновенно тихо и никому не докучал. Иногда по старой привычке он начинал что-то говорить о том, как бы выглядел этот спектакль в Париже, но сразу осекался.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Своё редкое имя Ванадий Сергеевич Газюкин, второй соперник Тихманского на выборах-2018, получил от не менее редкого металла ванадия. Его отец, потомственный пролетарий, всю жизнь производил этот ценный продукт, незаменимый, как известно, для нержавеющих сплавов. Сына он тоже назвал в лучших революционных традициях, вдохновлённый звонкими, ковкими фамилиями Сталина и Молотова.

Невероятным фрагментом биографии Газюкина являлось то, что в институте он был капитаном команды КВН. Дело в том, что от общения с Ванадием Сергеичем оставалось кристальное, химически чистое ощущение отсутствия чувства юмора и харизмы.

Свою совершенную лысину Газюкин также умудрился сделать элементом пиара. «У меня был роскошный ёжик, – говорил он обычно в интервью, – но, так как я служил в войсках химической защиты и ходил год в противогазе, то я его лишился». Один из въедливых журналистов подначил Газюкина: «А если бы вы знали, что потеряете все волосы, то пошли бы снова в химическую разведку?» Газюкин метнул в наглеца высокомерный взгляд и ответил идеологически безукоризненно: «Защита родины важнее, чем какой-то ёжик, молодой человек».

«Если вы послушали какое-нибудь одно выступление Газюкина, то вы слышали их все», – повторяли обычно оппоненты коммуниста. В этом действительно была доля истины: заржавелая шарманка Газюкина, заменявшая ему мозг, сотрясалась однообразными фразами: «Пятая колонна не пройдёт!», «Херсонес наш!», «Пролетарии голодают, олигархи жируют!» «Горбачёва под суд!» Что не мешало главному пролетарию страны заручаться финансовой поддержкой тех же самых олигархов, взамен на поддержку партийную. Рекордной сделкой Газюкина была продажа кресла заместителя бизнесмену-нефтянику Цегуриеву. Он выручил за операцию десять миллионов евро чистоганом. Были сделки помельче, но все равно очень выгодные. Например, в Белоярском крае коммунисты поддерживали своего идейного соратника Челюстьева, человечка дегенеративного вида с большими надбровными дугами. По результатам опросов, Челюстьев почти догонял соперника, миллионера Стукалина. Отрыв составлял доли процента. До победы оставалась пара ярких, зажигательных выступлений Газюкина на центральной площади Белоярска. И вот Газюкину пришло конфиденциальное известие: Стукалин предложил за поддержку его коммунистами четыре миллиона долларов.