Татьяна Диско - Такси в преисподнюю

– Может, она ещё не до конца мертва? – предположил водитель и надавил на ручник с такой силой, что тот ушёл совсем куда-то вниз.

Скорость движения увеличилась, отбросив меня на спинку дивана в моей попытке рассмотреть водителя поближе. Разноцветные огни за окном машины давно слились в сплошные линии. Я подумала, что, наверное, не такая уж и плохая это идея – пристегнуться.

– Правильно, – одобрил мою мысль лихач. – Если ты и вправду ещё не остыла, следует поберечь себя.

Он обернулся ко мне, сияя такой очаровательной улыбкой, что я тут же уверовала: это его преследуют агенты рекламы, желающие сделать это блестящее чудо «лицом» какой-нибудь зубной пасты или стоматологической клиники.

– Живот болит? – спросил водитель как-то даже обеспокоенно, разрушив вопросом возникшую у меня иллюзию.

Проследив за его взглядом, я с удивлением обнаружила, что держусь за живот, и поспешила убрать руки.

– Смотри на дорогу.

Водитель наградил меня улыбкой за дерзость и отвернулся, видимо, убедившись, что я в порядке.

– Если она всё ещё тёпленькая, тогда почему едва не улетучилась там, на перекрёстке? – рассуждал тем временем Лисёныш, прикуривая выуженную из бардачка сигару.

– Не знаю. Но любым событиям можно дать логическое объяснение.

– Тут ты прав… эм…

– Рядовой Аристократ, – представился водитель, сообразив, что дело стоит за обменом именами.

– Аристократ, – повторил мой пёс, кивая, и, зажав зубами сигару, протянул правую лапу. – Можешь звать меня Лисом. А это Соня.

Комичная во всех отношениях ситуация вызвала у меня негодование:

– И они рассуждают о логике…

Лисёныш выглянул из-за кресла и спросил, выдыхая слова вместе с кольцами сладковатого дыма, которые каким-то образом сохраняли форму даже на такой бешеной скорости:

– Ты что-нибудь помнишь?

– Например, что? Скажи мне, что надо помнить, чтобы всё это закончилось, и я вспомню!

– Значит, так, принцесса. Мне кажется, ты немного не въезжаешь в происходящее. Облегчу задачу – подскажу: мир устроен таким образом, что душа, потеряв свою оболочку и застряв в начинке, вспоминает, кто она есть, как провела последнюю из своих жизней и кем была во всех предыдущих. Понимаешь? То есть душа даже не вспоминает это головой. У неё и головы как таковой нет – та есть у тела. А душа вся как бы соткана из личных воспоминаний.

Мой недоуменный взгляд заставил пса продолжить эту мысль, накручивая на неё всё больше пояснений, однако ни я, ни Лисёныш уже не верили в результативность нашей беседы. Хотя я честно пыталась вникнуть в суть объяснений. Правда.

– Вот, например, я – я ведь уже не твой любимый пёсик Лисёныш. То есть, конечно же, я – твой пёс, ладно! – согласился он (таким молящим был мой взгляд). – Я был им в своей последней жизни. А ещё раньше был лыжником, коммунистом, веточкой сакуры, римским полководцем… Всё перечислять не стану – длинный список. Фишка в том, что теперь я снова всё это помню и могу тебе рассказать. Эти воспоминания возвращаются, только когда умираешь… Ну так как – помнишь что-нибудь?

Минуту я смотрела невидящим взглядом на плывущий по салону дым. Из всех этих сказок я смогла извлечь для себя главное:

– Так что же получается, Лисёныш, у меня больше нет собаки?

– Почему?

– Ты ведь умер?

– Ну да. Значит, теперь у тебя есть мёртвая собака: осталась там лежать на дороге. И ты осталась. Только пока не ясно, в каком состоянии.

– Ты не ответила на вопрос, – подал голос водитель, – что-нибудь помнишь?

– Ноль.

– Значит, ещё не остыла, – заключил Аристократ.

– Но и коматозницей не стала, – добавил Лисёныш. – Те хоть ничего не помнят, но и от земли оторваться не могут. Да и таксисты их игнорят с первой минуты появления.

Я ничего уже не понимала – только чувствовала, что голова у меня идёт кругом, и это не могло не радовать, ведь, если верить словам Лисёныша, у мёртвой меня головы вообще быть не может. По крайней мере, так я услышала.

«Москвич» сделал ещё несколько резких разворотов, потом стал медленно сбавлять скорость и, наконец, остановился: мигалка на крыше погасла, свет в салоне тоже. В окно я смогла рассмотреть отдалённую дорогу, освещённую луной, и поняла, что мы затаились где-то во мраке обочины. В такой ситуации выдать наше местоположение разговором или движением было бы невозможно, но почему-то мы всё равно молчали и не двигались ровно до того момента, пока мимо по дороге не промчался ряд горящих огнями машин – да так быстро, что мне и не удалось рассмотреть наших преследователей.