Алиссандра Кардаш - Приговорён к свободе

Даже обычные чудеса сгорают свечами во мраке зимней ночи на старом кладбище. Ничего не происходит. И никто не постучится в дверь, чтобы забрать тебя с собой и крепко обнять.

А время идёт. И я понимаю, что когда был маленьким, родители не зря говорили, что волшебства не существует. Они ведь были правы, да?

Неправда.

Скажешь, что это глупости и галлюцинации? Скажешь, пора сходить к врачу и проверить голову?

Я лишь рассмеюсь в ответ.

***

Когда капитан не вернулся из города, команда пришла в ужас. Такого не было никогда. Август при любых обстоятельствах предупреждал нас об опасности, но чтобы что-то подобное случилось с ним? Да никогда!

Он любит громкие фразы и говорит всегда много, пытаясь нас успокоить, даже когда мы на волоске о смерти, но одно его предупреждение я запомнил навсегда.

– Хорошо, тогда давай по-другому. Сыграем в игру? Ты попробуешь засадить меня в тюрьму. Чем ближе я к ней буду, тем хуже будет твоя жизнь. Если же я окажусь там, ты на собственном примере узнаешь, что такое девятый круг Ада.

На самом деле Август никогда не был жестоким и готов был сражаться за свою команду до последнего, но в тот день из-за меня мы все оказались в опасности, и он не сдержался. Я его понимал, даже оправдывал, но всё равно боялся, и в ту ночь не сомкнул глаз ни на минуту. А когда на закате Аполлон, правая рука капитана, сообщил нам страшную весть, я понял, что мне конец.

Когда девять лет назад я потерял всё, что у меня было, именно благодаря Августу мне удалось не только выжить, но и познать настоящее счастье. Пожертвовать пришлось лишь одним. Все мы принесли клятвы капитану и команде: защищать до последнего вдоха. Быть верными. Не лгать.

Август никогда не рассказывал, почему назвал команду и фрегат «Хель». Нас было больше полусотни, каждый был готов стоять за капитана до последнего вздоха. Но что будет с командой без Августа? Капитан никогда не передавал никому бразды правления. Ни один человек не знал его планов, и это было самым страшным для остальных.

Вчера, через три дня после исчезновения Августа, мы остановились на пустом берегу, но должны были сейчас же отчаливать – как никогда тихо, быстро и осторожно, только бы не оказаться в тюрьме вслед за капитаном. Тогда я и решил следовать своему запасному плану – покинуть корабль навсегда.

Это решение было одним из самых сложных в моей жизни. Девять лет я считал фрегат своим домом, а команду – семьёй, которой мне не хватало ещё в детстве. Но сейчас всё изменилось. Грядёт что-то по-настоящему опасное и страшное, и выбора у меня больше нет.

Пока корабль не превратился в едва различимую точку, я оставался на пристани, глядя на медленно опускающееся за море солнце. До утра моего отсутствия не заметят – никто даже предположить не может, что Орфей сбежит, нарушив главную клятву и предав свою команду.

Август хоть и принял всех нас в команду с сияющей улыбкой, всегда был строг, справедлив и требователен. Незнающий человек, если попадёт на наш корабль, сразу поймёт, кто здесь капитан, даже если никто не издаст ни звука. Всё, что было нашим, стало принадлежать руководителю. Единственное, что у нас осталось – имя, но вскоре мы потеряли даже это. Каждый получил кличку, которая за годы прижилась так, будто мы с ней и родились.

Орфей в древнегреческой мифологии был легендарным певцом и музыкантом, поэтом и философом, олицетворял могущество искусства, и это имя дал мне сам Август. Капитан с самого начала твердил, что я – неисправимый романтик. И за девять лет, что я провёл рядом с командой, его мнение не изменилось.

После того, как я потерял родное имя, у меня не осталось ничего, кроме надежд на путешествия, ради которых я и перешагнул порог корабля.

Моя жизнь не была сладкой, но была наполнена приключениями. Я полной грудью вдыхал аромат ветра и моря, когда начинался шторм. Выходил на палубу и видел дельфинов, желал быть свободнее, чем восточный ветер. Я любовался маяками по ночам, жертвовал ради свободы и приключений всем, что у меня было – честью, принципами, жизненными истинами. Только была ли она у меня, эта свобода?

«Ради свободы он мог бы умереть». Не я ли считал эту фразу глупой, слишком драматичной и полной той наивности, которая когда-то заставила меня сбежать из дома и вступить в преступную группировку?

Не моя ли душа натягивалась пружиной, не я ли ощущал то самое запретное чувство, что расцветает только в те времена, когда я действительно чувствую эту самую свободу сердцем? Я готов был отречься от собственных планов, от шанса стать кем-то великим, от шанса на семью, осознав, что свобода стала мне дороже солнечного света.