Настя Перова - Маленький полярный роман

© Настя Перова, 2021

ISBN 978-5-0053-8944-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вася сидела на берегу моря и вязала из оставленного отлива морские сети для не вернувшихся домой моряков. Под заунывную песню тянулся ее день. Она соткала из точеного песка, пенной каши и илистого прибоя подобия матросок, на крепкие ботинки пошли укрывавшие пробоины в песчаном ложе берега ракушки, а крики чаек заменяли голоса давно уже не зовущих по домам, к теплым рукам и волнующимся, заботливым глазам жен.

Вася кого-то ждала.

Вася метался по кровати. Его пылающая голова отмеряла секунды, подобно колеблющейся стрелке барометра: от бури к полнейшему штилю и обратно. Он бредил, и некому было прохладной рукой или смоченной в воде тряпичной салфеткой промокнуть его потный, блестящий лоб. Жар накатывал волнами, не отступая, удушливым приступом счастья спасая, укрывая от царящей за окнами зимы.

Обстановка комнаты чем-то напоминала специально обустроенную сцену. Здесь была кровать, выдающаяся, диктующая под себя пространство, массивная – вангоговская, стол и стул, скромно зажатые в углу. Несколько полок с книгами обступали скучные и без того стены. Целого мира мало, чтоб описать эту обстановку – простую, не поколебленную ни болезнью хозяина, ни вечностью зимы, – настолько банальна, предсказуема она была, – и в то же время дышала, горела человеческим теплом, заботой, вниманием. Все до мелочей говорило, рассказывало какую-то своеобразную историю: и детские обгрызанные карандаши, рассыпанные по полкам в слепом беспорядке начинающего художника, и трубка заправского морского волка, никогда не выходившего в открытое море, и атлас звездного неба, развратно раскрытый на самом интересном месте, раскиданные блокноты с причудливыми схемами, не до конца прикрытые ящики, сиротливо брошенная сумка – все выдавало момент, точку – приезда или отъезда. Казалось, хозяин был застигнут болезнью врасплох, нежданно слег, не думая оставлять болезнью свою дорогу и печально брошенную в одиночестве пачку недоеденного печенья.

Не покидало ощущение, что вещи в доме успели покрыться тонким налетом пыли и теперь терпеливо ждали: весны ли, выздоровления ли хозяина, которое так желанно было путать с долгожданным возвращением, как хотелось думать – из-за невозможности как-то повлиять на течение болезни.

А ветер усиливался. Вася затянула протяжную сырую песню, способную только ложиться на волны в тон порывам-налетчикам ветра да мерно, постепенно тонуть в глубинах. Сердце билось ровно, ничто не выдавало тоски, влекущего зова дальних странствий. Она чувствовала, что начинает рассыпаться. На этих чаек, на ошметки пены на берегу, ракушечные переливы в песке. Её больше не хватало на скопившуюся в сердце грусть. Обе словно начинали жизнь порознь, отдельно, еще перестукиваясь, но чувствуя каждая свой шаг, свой легкий ход, возможность переступить, перешагнуть, переиграть в этих странных шахматах, которые люд зовет внутренней жизнью, а жизнь считает простыми заморочками белизны ума, привыкшего к неге мелководья психоаналитических сессий.

Бред усиливался. Вася задыхался, мечась по койке. Жаждал воды, но не находил успокоения в соленом, обжигающе ледяном, прибывающем потоке нахлынувшего на него океана.

Она возилась с песком. Инстинктивно и рассеянно чертила на песке знаки. Следила за чайками, пропадающими в надвигающихся тучах, выслеживала дольние корабли.

Такой он и нашел ее.

Василий обрел Василису.

Утром проснуться было легко и спокойно. Но долго еще преследовал пляж, тяжелые серые волны и протяжные крики чаек долго преследовали: и быстрый, со стыдливо скрывающимся солнцем зимний день, и мягкий мерцающий снегом вечер, и протяжная, станцованная вселенской метелью ночь.

Маня совсем не думала о жизни. Жизнь ускользала сквозь пальцы песком, просыпалась ветром, сквозила из открытых – уже нараспашку дверей, неслась во весь опор людьми из белых занавешенных, расплавленных светом окон, а Маня ничего не замечала. Почему-то ей все казалось незначительным и мелким, наполненным пустотой до самых краев. И этих краев она больше не чувствовала, только парила в невесомости небытия.

Так продолжалось долго. Целая вечность проходила за один миг. Но и мига не было – Маня им не овладевала. Время стало неуловимым.