Николай Костыркин - Каледонский Безумец. Историко-мифологический роман о Британских островах

Бригитта снова запеленала меня. Медный Котёл снова стал деревянной лоханью. Флора снова грохнулась в обморок.

Блехерис тихо сказал:

– Госпожа, я только что совершил святотатство в глазах Бога моего.

– Зато помог волшебному ребёнку. А насчёт греха не волнуйся, – она уложила меня рядом с матерью и сестрой, снова повернулась к священнику и подняла подол своего усеянного пятнами крови передника. – Давай, становись на колени. Пока эти законники с материка не стали приплывать сюда табунами и качать местным христианам свои права, я, женщина, вас, мужчин, ещё поисповедую.

Блехерис, робея, приблизился и встал перед Бригиттой на колени. Та накрыла его передником и начала:

– Значит так, я, Бригитта, дочь Даг… тьфу ты, пропасть ан-дубно! (сиды-помощницы сдавленно захихикали) Я, святая Бригитта, – а что, разве не могу и я тоже сама себя так называть?! – исповедую твои, Блехерис, грехи вольные и невольные… Ну, говори, в чём ты там согрешил! Или мне за тебя всё придумывать?!

– Ну, я, это… в общем, сотворил святотатство противоестественное, смешав обряд святого крещения с мерзкой бесовщиной…

– Ты, там, внизу, ври да не завирайся. С бесовщиной, тоже мне! Ладно… Отпускаю тебе, Блехерис, раб Христов, этот грех твой невольный… Так, мне это надоело. Два раза «Pater», три раза «Ave», и прощено тебе будет, аминь! Всё, ступай, а то сейчас к нашей спящей красавице пожалует её прекрасный…

Морвран действительно принял более-менее подходящий для случая облик, иначе Флора грохнулась бы обморок и в третий раз. Он даже не стал с разбегу в клубах пыли геройски приземляться посреди монастырского двора. Перекинулся из ворона в человека в близлежащей дубраве и, минуя ворота, спокойно вошёл в монастырь и заглянул в келью.

– Заходи, мы как раз закончили, – махнула рукой Бригитта.

Морвран подошёл к лежавшей на соломенном ложе Ллейан. Она проснулась, увидела его и по-детски душевно улыбнулась. Потом потянулась за нами, и Бригитта передала мою сестру матери, а меня отцу:

– Ну что, дети мои, как называть будем?

С именем сестры проблем не возникло. Гвенддид и Гвенддид. Мама назвала, отец неопределённо кивнул и полностью переключился на меня. Молчал. Но не мрачно, как обычно, а даже с некоторой долей нежности в глазах.

Ллейан было начала:

– Пусть будет он Анн…

– Нет, – оборвал её Морвран. – Никакой он не подкидыш. У него есть мать и отец. И он не будет расти в человеческой семье.

– Но я…

– А что, – миротворчески вступила Бригитта, – неплохо звучит: Анн ап Морвран (они говорили на языке Придайна). Ну, или Анн ап Ллейан.

В это время я стал ёрзать под пеленками, наверное, почувствовав, что эти трое пока ещё малознакомых взрослых говорят обо мне.

– Какой подвижный малыш, – отозвалась на это Бригитта. Ну, прямо Лалойкен! И для имени подойдет!

Морвран умоляюще посмотрел на Бригитту, и та замолчала, давая возможность родителям решить самим. Но слово было произнесено, и имя дано. Второе уж по счёту.

– Может, Моридунон? – спросила Ллейан Морврана. – Морская Твердыня. Там мы с тобой встретились.

– Хм, можно. Но на наш манер. Мирддин.

Так и стал я трижды наречённым.

Воспоминания детства обрывочны, но ярки.

Нам с Гвенддид исполнилось уж две зимы. Мы, грязные и довольные, играем в земле близ огромного дуба. С противоположной его стороны – деревянный христианский храм, где кто-то из монахов распевается. Мама неподалеку прядёт пряжу из шерсти только что остриженных овец. Когда есть работа, она молчит. Когда нет работы, она скучает. Отец давно не прилетал. Он вообще редко прилетает.

Ближе к нам Бригитта вполголоса беседует с Блехерисом.

– Христианский или староверный, да хоть безбожный, но Эрин должен оставаться самим собой, – говорит Бригитта. – Будь он под одним правителем, под множеством правителей или даже, как у далёких уже римлян когда-то… как же оно? А, республикой.

– Република Эрин, – задумчиво произнес я. Блехерис опасливо вздрогнул. Ллейан оторвалась от работы и почти удивлённо посмотрела в нашу сторону.

– Нет, – отозвалась Бригитта, – это ещё не пророчество. Просто малыш учится говорить и очень внимательно нас слушает. А это порой ценнее умения прорицать.

Я, довольный вниманием к себе, заулыбался во все свои молочные. Гвенддид, наоборот, недовольная тем, что внимание взрослых приковано лишь ко мне одному, запустила в меня игрушечной лопаткой. Выбила один зуб. Я заплакал. Теперь сестра могла быть довольна – в центре внимания оказались мы оба.