Ирина Ногина - Надуйте наши души. Swell Our Souls

– Понятия не имею, – мотнула головой Анна. Она начинала злиться из-за того, что восхитительные планы на лето, построенные тремя людьми, могли так бестолково рухнуть от одного слова Ольги; из-за того, что не только Илайя, но и она сама, и Леонард должны были зависеть от самодурства этой женщины. – Ольга, почему Илайе не провести лето на побережье? Ты знаешь, что для неё нет большего удовольствия. Поставь себя на её место.

– Вот именно! – Ольга разделалась с глазами и теперь собирала перед собой тональные средства. Анна вдруг сообразила, что Ольга делает отнюдь не повседневный макияж – она готовится к какому-то мероприятию. – Дай угадаю, чем занималась Илайя в эти выходные: каждые полчаса купалась в море, уверяя, что вода вовсе не ледяная, а в остальное время возилась со своим бурьяном – благо, на склонах его, должно быть, предостаточно.

– Угу, и ещё составила опись всех гусениц санатория, и каждой дала имя, – с ненавистью глядя на Ольгу, добавила Анна.

– Вот-вот. И не нужно быть провидцем, чтобы понимать: аналогичным образом пройдёт для неё всё лето на побережье. А ведь это последнее студенческое лето, Анна. Через год наступит то будущее, о котором Илайя, как я ни умоляю её, думать не хочет. Да, я проявила слабость и, невзирая на нелепость такой профессии, позволила ей получить диплом биолога. Но она была ребёнком и так горела этим желанием, что мне было жаль давить на неё и стать источником такого разочарования. Но, Анна, рано или поздно пора взрослеть и принимать на себя ответственность.

Анну так и подмывало возразить, что Илайе нельзя не отдать должного в последовательности выбора, равно как и в заботе о своём будущем, поскольку она уже полгода работает экологом в ботаническом саду и, пусть там не ахти какая зарплата, воодушевлена полученным опытом, а также перспективой трудоустройства в лесостепной заповедник, куда она уже трижды выезжала на практику; да и вообще, сказала бы Анна, Илайя на хорошем счету на факультете, и на её профильной кафедре сильно удивились бы, узнав о наличии у неё тех прискорбных качеств, которые так огорчают её мать; но Анна слишком хорошо знала, что вести с Ольгой аргументированные споры столь же бесполезно, сколь доказывать теорему Пифагора Колобку и поэтому спросила без обиняков.

– У тебя есть какие-то конкретные планы, связанные с Илайей, на это лето?

Как и ожидала Анна, этот вопрос застал Ольгу врасплох: никаких планов у неё не было, но Ольга быстро сочинила веский ответ.

– Я думала взять её с собой в итальянский тур. К тому же, ей надо подтянуть английский: когда, если не сейчас. А на досуге походит на гастрономические девичники – одна моя знакомая организует; очень увлекательно и в духе Илайи.

– Я слушаю тебя и не верю, что мы говорим не о пятилетнем ребёнке, а о двадцатилетней женщине.

В дверь тихонько постучали.

– Да? – гаркнула Ольга. – Входи, Илайя!

– Как ты узнала, что это я? – улыбнулась её дочь, входя.

– Всё моя материнская интуиция, – пошутила Ольга.

– Ты чересчур деликатна для этого дома, – брякнула Анна. – Это выдаёт тебя.

Илайя с опаской глянула в зеркало на мать – не вызовут ли слова Анны её гнева, а Ольга посмотрела на девушку, замершую в дверях – тонкую, белёсую и ясную как молодой месяц, не ведающий о пятнах и прочих превратностях полной луны; а затем на себя – всё ещё красивую, но уже потихоньку увядающую женщину, так и не простившуюся с надеждами своей юности, которые давно простились с нею; а затем, – снова на Илайю, чьё круглое лицо с узким подбородком и парой крупных веснушек было в точности лицом Леонарда, её первого мужчины, её мужа, главной слабости её молодости, которая обошлась Ольге очень дорого.

Судьба свела их в выпускном классе гимназии благодаря тому, что отец Ольги был назначен первым секретарём Международной федерации работников морского транспорта в южном регионе и переехал с семьёй из столицы. Яркая самоуверенная модница-Ольга, наделённая от природы не только пылким темпераментом, но и выдающейся внешностью, которая позволяла всюду завоёвывать столь любимый ею центр внимания, легко обворожила юного Леонарда и сбила его с годами прокладываемого курса учёного математика. А вот что привлекло Ольгу в Леонарде – так и осталось загадкой для её родителей, и ни разу за двадцать три года со дня их знакомства не стало предметом размышлений самой Ольги; но если бы кто-то предположил, что её покорил его спокойный жизнеутверждающий юмор, его сдержанность, которую Ольге так нравилось отдавать на растерзание поднимаемым ею бурям страстей, ибо ничто не давало ей так ясно ощутить, что этот человек принадлежит ей, как томление и тревога на его хладнокровном лице, – то она подписалась бы под каждым словом.